«Какаду»
Шрифт:
Прислонившись спиной к стене и не выпуская из рук пистолета, я ежеминутно поглядывал то на дверь, то на ярко освещенное уличным фонарем окно. Неожиданно шум за дверью прекратился. Я переложил пистолет в левую руку, предварительно отведя предохранитель, а правую, мокрую от пота, вытер о штанину — ясно уже, что будет: они отойдут от двери и попытаются добраться до меня через окно. Я напряг всю свою волю, меня била нервная дрожь; облизав сухие, спекшиеся от температуры губы, я медленно, шаг за шагом, двигался вдоль стены к окну, а оказавшись возле него, чуть-чуть приоткрыл занавеску и осторожно выглянул на площадь.
Сперва я заметил стоявшего напротив полицейского в темно-синем мундире, а потом еще какого-то штатского в кожаном пальто, который беспокойно ходил взад и вперед по тротуару и время от времени поглядывал
На слабо освещенной площади стояло несколько военных грузовиков, а напротив здания вокзала я заметил еще две черные полицейские машины. Шел снег, продавцы газет и папирос попрятались, редкие прохожие, несмотря на ранний час, поспешно пробирались по заметенным снегом мостовым и тротуарам, исчезая в темной, зияющей глубине ближайших улочек. Полицейский закурил сигарету — он стоял лицом ко входу в ресторан «Какаду», — штатский в кожаном пальто остановился рядом с ним, и они довольно долго о чем-то оживленно беседовали. Я стоял, наблюдал за ними, а время шло, в любую минуту на площади мог появиться Монтер, поэтому я решил, что если кто-нибудь из них подойдет к окну, я буду стрелять, ведь мне отсюда все равно не уйти; я довольно спокойно примирился с этим фактом, мне даже стало как-то весело, когда я подумал о том, что эта обитая листом железа дверь и окно с толстой решеткой в одинаковой мере отгораживают как их от меня, так и меня от них и что пройдет немало часов, пока они наконец не извлекут из этой клетки мой труп, ибо ни на мгновение не сомневался, что буду обороняться до последнего патрона. Моя уверенность в том, что в данной ситуации я буду поступать именно так, а не иначе, была вполне обоснованной — мне уже доводилось проверять себя в сходных обстоятельствах, и я ни разу не шел на поводу у инстинкта, не стремился сохранить жизнь или продлить ее любой ценой, многократная проверка перед лицом смерти придавала мне сейчас столь необходимые спокойствие и самообладание.
Я был наготове. И не собирался сдаваться. У меня не было ни малейшего желания подвергать себя испытанию пыткой. Внутренне я был убежден, что не способен совершить предательство, однако не знал, как бы повел себя во время многочасового допроса, меня никогда не пытали, и я просто не представлял своей нервной и физической выносливости к боли, нет, я предпочитал не допустить испытания, которое могло бы вдруг обнаружить мою слабость и — что всего важнее — привести меня к полному поражению. Я всегда выбирал в жизни проверенные и надежные дороги, старался идти только по ним, хотя порою и хотелось отправиться по неизведанной тропе — отчасти из простого любопытства, а отчасти из желания лучше узнать самого себя.
Из окна мне видны были площадь и тротуар, на котором стоял полицейский. Субъект в кожаном пальто вернулся в «Какаду», вскоре снова посыпались резкие удары в дверь, и я подумал, не выйти ли мне к ним навстречу, я уже знал, что в коридоре их только двое, неожиданная вылазка могла захватить их врасплох, а если б мне удалось выбраться из «Какаду» на улицу — все же были бы некоторые шансы на спасение. Решив рискнуть, я еще раз взглянул на Вокзальную площадь, быстрым взглядом окинул район прилегающих к площади улочек и уже собирался отойти от окна, чтобы осуществить свой план, как вдруг увидел Монтера: он и еще трое незнакомых парней спокойно направлялись в сторону «Какаду». Меня охватил ужас, я попытался открыть окно, чтобы крикнуть и предупредить о грозящей опасности, но было слишком поздно, я видел, как они один за другим вошли в широко распахнутые двери «Какаду». Их было трое, в коридоре — двое шпиков, нужно было спешить. Отойдя от окна, я быстро накинул пальто, взял со стула запасные обоймы с патронами, положил их в левый карман, потом потихоньку, на цыпочках подобрался
Я застыл в ожидании первого выстрела. Теперь я уже знал, что сделаю, если Монтер войдет со своими людьми в коридор, отделяющий главный зал «Какаду» от моей западни, знал, что в этой ситуации полиция сама неожиданно может оказаться в ловушке, под угрозой с двух сторон; стоило только с силой толкнуть эту обитую железом дверь, и у меня оказалось бы отличное поле обстрела, огонь с двух сторон должен был парализовать полицейских, а единственный выход, который у них еще оставался, — по возможности быстрее отступить в сторону кухни, ведь другого пути у них не было, если, конечно, пули Монтера и его друзей не настигли бы их раньше; и все же я понимал, что едва ли выйду живым из этой переделки.
С поднятым вверх пистолетом, готовый к броску, готовый в любую минуту ринуться в бой, я ждал первого выстрела. Тело мое снова сотрясала нервная дрожь, в голове стоял шум от стремительного прилива крови, я зажмурил глаза, и когда подумал, как все мгновенно может измениться, меня охватило неуемное желание расхохотаться — ведь сперва это я был в западне и вроде бы оказался в безвыходном положении, но не прошло и получаса, как мои преследователи сами угодили в приготовленную для меня, а может быть, для Монтера и его людей ловушку; игра начиналась заново, я чувствовал себя как азартный игрок, который бросил на чашу весов все, чем он еще владеет, и лихорадочно ждет приговора. Я знал Монтера и был уверен, что он не оставит меня одного в этой дыре, не улизнет тайком из «Какаду», заметив опасность; этот полуфранцуз, полуполяк, говорящий на странном польско-французском жаргоне, до сих пор ни разу не обманул моих надежд, на его помощь можно было смело рассчитывать. Я уже слышал мужские голоса и шаги, направлявшиеся по коридору к двери, за которой я притаился, готовый в любую минуту открыть стрельбу… И вдруг воцарилась напряженная тишина, все голоса затихли, а потом послышался осторожный стук — два удара коротких, три длинных, три коротких и снова два длинных, — я слушал с удивлением и в первое мгновение даже ничего не соображал, ибо это был условленный сигнал, о котором мы заранее договорились с Монтером; на всякий случай я все же отступил от двери, открыл ее резким толчком и направил свой пистолет на толпящихся в коридоре мужчин.
— Ну, старик! — весело окликнул меня Монтер, увидев направленное в его сторону оружие. — Спрячь игрушку. Здесь все свои. Не надо никого пугать.
Разумеется, Монтер был прав, но разве мог он догадаться, что я перенес за эти бесконечно долгие минуты ожидания, разве мог знать, что я испытал, когда наконец его увидел? Мною овладели мучительное разочарование, обида, горечь и неистовая ярость за все то, что мне пришлось пережить по их вине, а когда вспомнил, что чуть было не затеял эту идиотскую перестрелку с товарищами Монтера, которых не знал и не мог знать, почувствовал, что бледнею, — до меня вдруг дошло наконец, чем все это могло кончиться.
— Мерзавцы! — бросил я в ярости, вернулся в комнату, в темный угол и спрятал там пистолет в карман.
Они молча вошли вслед за мной, хозяин «Какаду» сразу же занялся окном, тщательно зашторил его и только после этого зажег свет.
— Чего ты бесишься? — спокойно спросил Монтер.
Я закусил губу, но все еще не мог овладеть собой, меня душила ярость, и в эту минуту я смотрел на Монтера почти с ненавистью; его чуть хрипловатый, гортанный голос и мягкое неправильное произношение раздражали меня, а удивленные взгляды его товарищей, которые, казалось, были обижены моим поведением, окончательно вывели меня из равновесия.
— Послушай, Монтер! — сердито начал я. — Конечно, может, все твои люди круглые идиоты. Но если среди них есть хотя бы парочка нормальных, почему ты прислал мне именно этих? А?
Монтер нахмурил брови, молча пододвинул стул и сел за стол.
— Чего ты бесишься? — повторил он.
— Какого черта ты прислал двух кретинов?
Он с удивлением посмотрел на меня.
— Черт побери, скажи толком, что случилось?
— Нет, это не работа!
— Ладно, ладно! Но скажи наконец, в чем дело, дружище?