Какая-то ерунда (сборник рассказов)
Шрифт:
И слышно было, как разъезжались и съезжались механические двери лифта, и как он сползал, запечатанный, на привязи вниз, в шахту. Это было слышно, так как Манякин всегда заканчивал ругаться на ее последних причитаниях "где же он может быть, с ключами". На этих причитаниях соседки он умолкал всегда. Умолкал и прислушивался к звукам извне, умолкал, а потом говорил что-нибудь. Например:
– Я, - говорил, - на работу устроился.
А Сашка говорил:
– Ты?
– Ну, - говорил Манякин.
– Клянусь честью.
– И: - Как теперь протрезветь - просто
– Какую церковь?
– наливал себе нехристь Сашка от удивления и от удивления же выпивал.
– Православную, - говорил Манякин.
– Сначала - временного характера, ангар, одним словом, поставим - чтоб было людям, где помолиться. А то сейчас - негде. Священник по пятницам туда, на "Ясень" этот приезжает и, значит, под открытым небом службы проводит, и народ, значит, мерзнет под дождем и солнцем - как все равно на остановке. Ну, а потом, - говорил Манякин, впоследствии, церковь построим белокаменную, из красного кирпича. Имени Пантелеймона Целителя.
– Кто, - говорил Сашка, - "построим"?
– Мы, - говорил Манякин.
– Кто же еще, как не мы?
– То есть ты, - говорил Сашка, - устроился церковь строить?
– Устроился, - подтверждал Манякин.
– А чего ты дома, - говорил Сашка.
– И практически в положении риз?
– Так объем работ, - говорил Манякин, - отсутствует. Ангара на месте нету, кирпича - нету, место горисполком выделил, но не дал. А строителей уже наняли - поспешили. Вот мы и тут.
– Да, - говорил Сашка, - завалится ваша церковь. Как гараж у Федорука завалился.
– Гараж я не строил, - говорил Манякин.
– При чем тут гараж?
Он садился по-турецки в красном углу и удивлялся, какое прямое отношение имеет упавший гараж Федорука к строительству в будущем церкви, а в недалеком будущем - ангара временного содержания, пригодного для служб, молитв и песнопений, а также для совершения обрядов венчания, крещения, отпевания и так далее. И во время его удивления приходил к ним священник Петр, то есть отец Петр, конечно. И Манякин у него спрашивал:
– При чем тут гараж и какое он имеет отношение ко мне?
А отец Петр говорил:
– Все от Бога.
– И: - Ангар, - говорил, - завезли с Божьей помощью, и пришла пора его разгружать.
– Да, - говорил Манякин, - раз завезли, то надо разгружать. И выпить надо.
– Во славу Божию?
– говорил отец Петр.
А Манякин говорил:
– В нее.
И отец Петр вежливо выпивал и:
– Пойду, - говорил, - дальше, людей собирать по жилищам. А ты иди к ангару. Сын мой.
Иду, - говорил Манякин.
– Уже.
А отец Петр говорил:
– Чей это там, - говорил, - троллейбус стоит, ржавеет? Не знаете?
– Не знаем, - говорил Сашка.
А отец Петр говорил:
– Тогда я пойду, троллейбусных людей под разгрузку приспособить попробую, их там, в троллейбусе, человек сто без дела мается.
– Триста, - говорил Сашка.
– Не меньше.
– Триста?
– говорил отец Петр.
–
Манякин, не двигаясь с места, провожал отца Петра, помахивая ему рукой на прощание, провожал, так и не поняв, отправился он по жилищам строителей поднимать или, наоборот, к троллейбусу. "А если бы мне протрезветь до нуля и задуматься, - думал про себя Манякин, - я бы понял, все бы я на хрен понял". И он начинал рассказывать Сашке, что отец Петр не кто иной, как инженер-строитель и что он вернулся из армии с двумя инсультами инвалидом, и его никто не мог спасти, а сейчас вот он священник и уже вторую на своем веку церковь строит, и выпить может, если что, не хуже нашего.
А Сашка задавал Манякину вопрос ребром:
– Так ты идешь?
И Манякин ему отвечал:
– Куда?
– Хорошо, - говорил на все это Сашка.
– Тогда ты мне ответь.
Манякин смотрел на Сашку ответственно и говорил, что это он может, о чем речь. И Сашка у него спрашивал:
– Ты чего сидишь по-турецки, как йог?
– Не знаю, - отвечал Манякин.
– А говорил - можешь, - укорял Манякина Сашка и выходил на свежий в кавычках воздух, следуя за отцом Петром или не следуя ни за кем, а просто идя или вернее, уходя восвояси.
Троллейбус он находил обычно под окнами в неприкосновенности. Народ всегда оставался в троллейбусе и стоял там стойко, хотя и из последних сил, рассуждая, наверно, что это все-таки лучше, чем ангар разгружать железный или чем выламывать двери и вышибать окна троллейбуса лишь для того, чтобы из него выйти. А увидев сквозь запотевшие стекла окон Сашку и опознав в нем своего водителя, народ начинал кричать:
– Поехали.
А Сашка народу отвечал:
– Не могу, пьяный за рулем троллейбуса - преступник, - и потом еще добавлял: - В особо опасных размерах.
– Ты же трезвый был, - удивлялся народ.
– Когда ж ты успел умудриться?
– Успел, - говорил Сашка.
– А когда - суть не столь важно.
И он отворачивался от родного своего троллейбуса и от людей, в нем находящихся, которых нельзя даже было назвать пассажирами, а можно было задержанными, и он удалялся в сторону моста и двигался через мост пешком или на трамвае в направлении своего дома - постоянного места жительства. А когда переправлялся Сашка на другой берег, река отрезала от него город, оставляя его за спиной и за собой, то есть не весь целиком город, а его центральную часть.
А Манякин тоже подолгу не сидел, сложа руки и ноги по-турецки, а откликался, допустим, на зов отца Петра и шел к месту строительства будущей церкви, где, кстати сказать, и в далеком незапамятном прошлом была церковь, а теперь есть новый жилой массив "Ясень", не имеющий не только что церкви, но и поликлиники, и рынка сельхозпродуктов, а кинотеатр уже имеющий, потому что построили его прошлым летом строители в соответствии с генпланом застройки города, построили и присвоили имя "Тополь", и теперь осталось этот "Тополь" открыть, сделав доступным для широких слоев кинозрителей.