Какая у вас улыбка!
Шрифт:
«Когда тебе дают умные советы, а ты не прислушиваешься, так ты ничего не стоишь, — сказал он парню. — Дай этому юноше сделать, как он придумал, я хочу посмотреть: это действительно, что он понимает в нашем деле, или у него просто хорошо подвешен язык».
«На, валяй», — сказал парень и посмотрел на меня с огромной скукой а глазах. Он отошел в сторону и стал громко насвистывать одну популярную
Я передвинул левую стойку, и тени от прически ушли со лба женщины вверх. Лицо ее стало моложе и умнее. И тогда я вдруг увидел, что девочка очень на нее похожа, и сразу догадался, как сделать, чтоб это сходство стало еще заметней. Я придвинул немножко правую стойку, а у левой погасил две верхние лампы.
И тогда старичок фотограф сказал: «У этого парня голова!» И даже хлопнул в ладоши. «На ваши идеи приятно смотреть, — сказал он. — Слушайте меня внимательно: вы не согласитесь пойти ко мне работать? Конечно, нет! Да? Конечно, вы студент, и фотография для вас — это, как теперь говорят, хобби, а работать фотографом — это фи! — унизительно. Я правильно выражаю ваши мысли?»
«Что вы! — сказал я. — Я совсем не студент!»
«Так это тем более! — воскликнул он. — Вы так похожи на студента, кто бы мог подумать! Так я вас беру, да? Вы себе представьте, что я уже полгода мучаюсь с этим горе-учеником, которому вы так правильно сделали умное замечание. Но у него ничего не получается и никогда не получится, потому что, если у тебя нет способностей, так их у тебя
никогда и не будет, я правильно говорю? Может, из него выйдет хороший дипломат или доктор математики — я знаю? Но хороший фотограф из него не получится никогда. Вы посмотрите, он усмехается! Он думает, что фотоискусство — это пустяки! Но пусть он мне скажет, сколько в Советском Союзе людей. Двести сорок миллионов? Я правильно говорю?»
«Неправильно, — сказал парень. — Двести сорок один миллион и семьсот двадцать тысяч. По последней переписи».
«Вы слышите? — спросил старичок фотограф. — Из него может выйти большой ученый, разве я возражаю? Он знает такие цифры, что просто уму непостижимо! Коля, скажи, сколько угля добывает Япония?»
«Сорок четыре миллиона тонн, — ответил парень. — Это мало. У Японии нет своего сырья…»
«Вы
«Двести сорок один», — поправил парень, и старичок фотограф кричал: «Тем более! Двести сорок один миллион человек — и каждого надо снять! Вы можете себе представить, чтоб люди перестали фотографироваться? На такую тему смешно даже думать! Чем тогда люди будут набивать свои семейные альбомы? Они никогда не перестанут этого делать! Я к вам расположен и поэтому говорю, как другу: фотография — это передний край».
«Чего передний?» — спросил я. «Всего!» — воскликнул старичок фотограф.
А женщина, которая сидела на стуле с девочкой, слушала наш разговор и улыбалась. Она улыбалась все веселей и веселей — сначала одними губами, лотом и глазами и, наконец, улыбнулась всем лицом.
«Если б вы знали, какая у вас улыбка! — закричал я. — Сохраните ее на лице, удержите, пожалуйста! Я сейчас!»
И бросился к стойкам. Повернул левый свет, оттащил немного назад правый, и когда пространство между женщиной и девочкой засветилось нежным перламутровым светом, я испытал блаженство, какого не испытывал ни на одной работе из всех перепробованных мною.
«Секунду!» — закричал я и побежал к камере. Оттуда я еще раз взглянул на объект съемки и увидел, что девочка не улыбается. Она устала сидеть на коленях у мамы, ей, наверное, хотелось побегать, а слушать наши длинные разговоры ей было скучно, поэтому лицо у нее было немного недовольное, и от этого сходство с мамой, к сожалению, уменьшалось. Я не знал, как мне развеселить девочку, да и не имел права терять на это время: слишком уж хороша была улыбка у ее матери, и я боялся упустить момент, боялся, что улыбка пропадет.
«Вы даже не представляете, как красиво вы сейчас улыбаетесь! — сказал я женщине, беря в руку спусковой тросик. — Вы потом увидите себя на фотографии и будете в восторге. Смотрите, пожалуйста, вот сюда. Вам сказать, что вылетит птичка, или вы не поверите?»
И тут наконец улыбнулась девочка.