Какое надувательство!
Шрифт:
— Фиби Бартон, — ответил Родди, когда она робко шагнула вперед. — Фиби — моя гостья. Очень одаренная молодая художница.
— Разумеется. — Хилари хладнокровно окинула ее взглядом. — Обычно они все такие. Вы впервые в этом доме ужасов, дорогуша?
Фиби чувствовала, что от нее ожидают какого-то умного ответа, но произнести удалось только:
— Да.
— В таком случае добро пожаловать, — ответила Хилари и первой направилась по ступенькам, — в Баскервилль-Холл. Пойдемте, публика, я жутко проголодалась. Полет прошел отвратительно.
3
За столом легко могли разместиться человек двадцать. Четверка же сгрудилась на одном конце,
— О, Питер задарма умотал на Барбадос. Вернется только во вторник.
— А тебе не хотелось с ним поехать?
— Меня не приглашали, дорогой мой. Он отправился с этой сучкой — редактором отдела очерков.
Родди улыбнулся:
— Ты же сама всегда говорила, что хочешь гражданского брака?
— Интересный оборот, а? „Гражданский брак“. Звучит как „сточная труба“ или „канализация“. В нашем случае, кстати, довольно уместно. — Хилари рассеянно стерла следы помады с ободка бокала. — А в целом он парнишка ничего. Подарил мне Матисса на день рождения.
Фиби не сдержала своего изумления:
— Вы владеете Матиссом?
Хилари резко подняла голову.
— Боже милостивый, она умеет разговаривать. — Затем повернулась к брату. — Беда в том, что он кошмарно не сочетается с зеленью музыкального салона. Всю эту чертову комнату теперь придется перекрашивать.
— Кстати, о подарках, — сказал Родди. — Ты же помнишь, что две недели назад у отца был день рождения?
— Ох черт. Совсем забыла. А ты?
— Совершенно вылетело из головы.
— А почему вообще его нет за столом?
— Он, кажется, попал сегодня в аварию. Инвалидное кресло вырвалось из-под контроля.
— Снова Гимор?
— Естественно.
— Ну что ж, — хмыкнула она. — Наверное, придется тихонько сунуть ему несколько фунтов, чтобы в следующий раз закончил дело как положено. Видимо, завтра мне в какой-то момент придется подняться и проведать страдальца. — Хилари отодвинула тарелку с недоеденной порцией и тут заметила, что Конрад со своей еще сражается. — Вовсе не обязательно это доедать, милый. Ты нас не обидишь.
— Очень вкусно, — ответил Конрад.
— Нет, это совсем не вкусно, — произнесла Хилари тоном, каким взрослые разговаривают с умственно отсталыми детьми. —
— A-а, — произнес тот и отложил вилку. — Я не очень смыслю в еде, — признался он всей компании.
— Конрад — американец, — сказала Хилари, точно это все объясняло.
— А у вас много картин знаменитых художников? — спросила Фиби.
— Какие-то одномерные у нее мозги, не так ли? — Это свое замечание Хилари никому в особенности не адресовала, а потом поднесла палец к подбородку, делая вид, что старается припомнить. — Так, давайте посмотрим… Тот Клее, один или два Пикассо, какие-то рисунки Тёрнера… Плюс несколько отвратительных клякс разных протеже моего брата…
— Зачем же вы их покупали, — перебила Фиби, — если считаете отвратительными?
— Ну, я же ни черта не понимаю в таких вещах. Родди говорит мне, что они хорошие, и я покупаю. Мы все на его милости. — На секунду она задумалась над сказанным, затем подалась вперед. — За исключением вас, разумеется. Вы же профессионал, в конце концов. У вас должно быть собственное мнение о художниках, которых он представляет.
— Я знаю только то, что видела на той неделе в галерее.
— И?
— И… — Фиби бросила на Родди взгляд и решила рискнуть. — Мне показалось, что это ужас. Настолько элементарно, что за такое даже не взяли бы в приличную школу искусств. Чахлые пастельки и эти жуткие недоразвито-наивные пейзажики — да только они даже… недостаточно непорочны, чтобы называться наивными. Такое ощущение, что их малевала какая-то избалованная дочка большой шишки, чтобы чем-то заполнить время между приемами гостей в саду. Хотя фотография самой художницы очень симпатичная. Я уверена, что на закрытом показе она имела ошеломительный успех.
— Гермиона, кстати сказать, очень талантлива, — негодующе возразил Родди. — Да, это правда мы были знакомы с ее братом в Тринити, но не все, кого я представляю, — из этих кругов, и не всем нужны чьи-то личные рекомендации. Я, знаете ли, тоже езжу по школам искусств и смотрю новые работы. Только что взял, например, этого паренька, а он живет в Брикстоне. Абсолютно рабочего происхождения. И пишет довольно опасно, я бы сказал, революционно. Берет такие огромные холсты, наклоняет их как бы под таким углом и переворачивает на них сверху эти свои банки с краской, чтобы все как бы стекало…
Фиби нетерпеливо фыркнула:
— Такие трюки были интересны минут пять в шестидесятые годы. Вас, народ, так легко водить за нос.
— Какая прямолинейная штучка, не правда ли? — произнесла Хилари.
— Видите, значит, это играет какую-то роль. Потому что именно так раздуваются репутации, так пропагандируются посредственности, и даже если сквозь сети случайно проскользнет хороший художник, вы задерете цены так, что галереям поменьше будет не по карману покупать его работы и они окажутся в частных коллекциях. Поэтому, в сущности, вы воруете у страны ее культуру. Вот так вот. — Фиби отхлебнула вина, несколько смешавшись.
— Интересно, сколько вы репетировали свою речь? — спросила Хилари.
— Ну, это же точка зрения, — сказал Родди. — И она имеет на нее право. — Он повернулся к Конраду, надеясь разрядить атмосферу. — А вы что по этому поводу думаете?
— Я не очень смыслю в искусстве.
— Лучше выпей еще, дорогуша. — Хилари наполнила его бокал. — У тебя очень неплохо получается.
— Я же не пытаюсь спорить, отнюдь, — сказала Фиби — она с каждой минутой смотрела на Хилари все с большей опаской. — Но у меня сложилось впечатление, что вы со мной согласны. Мне показалось, что вы отвергаете любое собирательство современного искусства как этакий снобизм.