Какукавка
Шрифт:
Необходимость такого человека в штате студии много раз подтверждалась практикой. Но какого черта он среди ночи поднял меня с постели и заставил переться в свой сарай-мастерскую?! Лично я понятия не имею.
Присели. Я огляделся. Да-а, как будто и не было последних лет пяти... Да какой там пяти! Этот гигантский сарай служил мастерской ещё бобовскому отцу, а возможно, и деду. Это я в последний раз был тут лет пять назад, а не меняется в нем ничего значительно дольше.
– Короче, - сказал Боб, - я встрял.
– В смысле?
– я нервно постучал пальцами по обшарпанному
– В смысле, допрыгался.
– Слушай, хватит тянуть резину! Выкладывай наконец, что стряслось?!
– Значит, так, - начал Боб.
– Ты никогда не задумывался над тем, что мир вокруг нас можно сравнить с компьютерным монитором, а бога - с процессором?
Да-а...
– Если ты вытащил меня из постели для того, чтобы познакомить с этим поэтическим образом...
– Подожди, подожди! Это не поэтический образ. Это довольно близкая аналогия. Все причинно-следственные связи - в процессоре, а на мониторе только отображение. Вот я и подумал: хоть этот компьютер и работает в автономном режиме саморазвития, можно ведь, наверное, как-то на него влиять извне?
– На бога?
– Ну да.
– Молиться можно, - сказал я, чувствуя, что меня все-таки втягивают в идиотскую дискуссию.
– Факт. Хорошо мыслишь. Голосовое воздействие. Только нет никакой гарантии, что все будет, как надо. А мне нужно, чтобы было жесткое влияние. Так что я немного покумекал и сделал приставку.
– К чему?
– К процессору. Только ничего толком не вышло. Возможности очень ограничены. Единственное, что получилось, это когда я на мониторе...
– В смысле, в реальном мире?
– Не понял?
– Так ведь у тебя реальный мир - монитор бога.
– Брось!
– махнул рукой Боб.
– Забудь. Это я фигурально выразился. А сейчас я про настоящий монитор говорю, про монитор моего компьютера.
– Ну?
– Так вот, можно на мониторе моего компьютера выбрать любую точку пространства и времени, щелкнуть, и ты - там. Я поднялся:
– Знаешь что, Боб, если тебе захотелось среди ночи кому-то попудрить мозги, выбери, пожалуйста, кого-нибудь другого...
– Я шагнул к двери.
– Ну, подожди! Ну, пожалуйста!
– вскричал он. Я обернулся и увидел, что он готов расплакаться. Это было так на него не похоже, что я опустился обратно на табуретку.
– Давай. Только ближе к делу...
– Да куда уж ближе?
– потряс головой Боб, словно отгоняя от себя наваждение, затем полез в тумбочку верстака и достал оттуда початую бутылку водки.
– Крандец нашей реальности.
– Да что ты натворил-то, ответь наконец!
– Да не я это натворил, - вздохнул Боб.
– Какукавка.
Софья Андреевна заглянула в кабинет:
– Левушка, к тебе посетитель.
– Свет мой, - не оборачиваясь, отозвался Лев Николаевич, - ты ведь знаешь, когда я работаю, я никого не принимаю...
– Демонстративно скомкав почти полностью исписанный лист, он кинул его в корзину возле стола.
– Если б не было на то необходимости, я бы тебя не беспокоила, - твердо сказала Софья Андреевна и упрямо вошла в кабинет.
– В чем же эта необходимость?
–
– Граф сунул большие пальцы узловатых мужицких рук за пояс и качнулся с носков на пятки. Внезапно, протиснувшись между косяком и хозяйкой, в комнату проскользнул щуплый юноша в очечках. Типичный тургеневский нигилист.
– Вы уж меня простите, Лев Николаевич, но дело у меня очень важное, сообщил он с порога.
– И чем быстрее мы все обсудим, тем лучше будет...
– Кто таков?!
– рявкнул Толстой.
– Да я, собственно, никто, а вот вы...
– А коль никто, так и пошел вон!
– Ощетинившись вставшей дыбом бородой, Толстой шагнул к визитеру.
– Анну Каренину пишете?
– быстро спросил очкарик, надеясь этим вопросом обескуражить глыбу. Но не тут-то было.
– А тебе, прохвост, какое дело?!
– все так же угрожающе спросил матерый человечище и топнул о паркет ороговевшей пяткой. Но вдруг глаза его вспыхнули нехорошим огнем: - И откуда знаешь про нее?! Никто ведь ещё не знает!
– Зря пишете, - продолжал незваный гость, чуть отступив.
– Ну, кинется она под поезд, и всякий читатель спросит: зачем читать про нее? Что за фигу нам граф подсунул? Только авторитет себе испортите!
У Софьи Андреевны брови поползли на лоб. Толстой, отшатнувшись обратно к столу, сгреб с него пресс-папье и с размаху запустил им в посетителя. Однако тот ловко увернулся, и увесистая штуковина влетела в застекленную дверцу старого книжного шкафа. Взвизгнув под аккомпанемент звона бьющегося стекла, Софья Андреевна метнулась прочь из кабинета.
– Спокойно, - гость уронил свою странную котомку и вытянул руки ладонями вперед на манер психиатров из штатовских триллеров.
– Лев Николаевич, вы находитесь среди любящих вас людей... Вы - зеркало русской революции... Все под контролем... А я, пожалуй, пойду...
Он проворно метнулся к двери вслед за хозяйкой, но граф с неожи
данной прытью преодолел пару разделявших их шагов и ухватил очкарика за воротник.
– Врешь!
– гаркнул он.
– - Теперь уж никуда! Он отшвырнул юношу в сторону, запер дверь и сунул ключ в широкий карман своей холщовой кофты.
– А теперь говори. Кем подослан?
– брови графа нависли так, что глаз не стало видно совсем.
– Никем, - замотал головой перепуганный юноша.
– Честное слово!..
– Нечто бесовское видится мне в этом лице, - ткнув указательным пальцем в гостя, сказал граф тихо, словно бы самому себе, - такие вот и в царя стреляют...
– А затем повысил голос: - Что в мешке?!
– Кни-и-ги...
– протянул очкарик и всхлипнул.
– Книги, говоришь?
– Толстой потрогал котомку босой ногой.
– И то правда. Книги. Ладно. Книжный человек - не столь опасный. Вся сила у него в чтение уходит... Да не хнычь ты, - осадил он гостя покровительственно.
– Зла не сделаю. Давай-ка садись, в ногах правды нет.
– Лев Николаевич указал незваному пришельцу на табурет.
– Садись.