Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев
Шрифт:
Наличие праздников с их цикличностью на прямой дороге исторического развития реальных форм жизни постоянно затормаживает «бег времени» — в этом смысле их роль можно уподобить той, которую в механике играет полезное сопротивление. Направленность истории выражается, таким образом, через борьбу прямолинейного и цикличного времени (что находит свою параллель в сосуществовании рационального и мифологического мышления). Праздничный день не просто выпадает из будней — он должен «надломить» их прямую, сбить в сторону, замкнуть в круг. Точнее — не круг, а многоугольник с количеством углов, равным количеству праздников. Круг может быть образован лишь годом с 365 будничными днями. Но попытки создать «вечный праздник» случались не раз в истории и неизменно кончались крахом. И беспраздничная, будничная жизнь не может длиться — ее ход будет разорван эмоциональным бунтом. Суть — в равнодействии
Архаичное мышление (не обязательно примитивное — его выразителями были и Пифагор, и Экклезиаст) видит смысл (или бессмысленность) существования человечества в движении по кругу. Постепенно набиравшее силу противоположное представление через эсхатологию пришло в XVIII–XIX вв. к крайней формуле безудержного прогресса. Сомнение в последней еще в прошлом веке и крушение ее в нынешнем привело к осознанию их диалектического единства. Взаимодействие двух видов времени — праздничного и исторического, выражаемых в образах круга и прямой, дало конечный их образ, принятый современным диалектическим мышлением: спираль.
Теории происхождения праздника подробно рассматриваться здесь не будут. Как исходный пункт принимается теория обрядового генезиса, вполне соответствующая материалу трех книг серии. Гипотеза о первоначальном «синкретическом» состоянии самой обрядности принимается постольку, поскольку с ее помощью можно понять даже поздние формы некоторых трудовых и символических действий. [105]
Возникновение обрядности и соответственно праздника коренится, вероятно, в специфике мышления человека, требующей образной мультипликации практических действий. «Тождество субъекта и объекта, — считала О. М. Фрейденберг, — мира одушевленного и неодушевленного, слова и действия (курсив мой. — С. С.) приводит к тому, что сознание первобытного общества орудует одними повторениями. Тождество и повторения ставят знак равенства между тем, что происходит во внешнем мире и в жизни самого общества; переосмысляя реальность, это общество начинает компоновать новую реальность, иллюзорную, в виде репродукции того же самого, что оно интерпретирует: это и есть то, что мы называем обрядом и что в мертвом виде становится обычаем, праздником, игрой». [106] «В мертвом виде» здесь значит — отчужденное, приобретшее самостоятельное существование. Но собственно и обряд, достаточно оформившись, выделился из этого «прасинкретического» бытия и тоже стал «мертвым» в понятиях прежней стадии. Однако при этом обряды, символизированные дубликаты космических и общественных действий, не утратили прежнего значения: для достижения результата в трудовом процессе человек считал нужным совершать не только физические усилия, но и условные акты, предваряющие или повторяющие их. Эти условные акты, обряды, считались столь же важными, сколь и физическая работа.
105
Тонкий комментарий Н. В. Брагинской к внешнему расхождению в трактовке первобытного синкретизма А. Н. Веселовским, с одной стороны, и О. М. Фрейденберг и Е. М. Мелетинским — с другой, см.: Фрейденберг О. М. Миф и литература древности, с. 570–571.
106
Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра, с. 54.
В истории развития праздничной обрядности выделяются следующие моменты:
В комплексе праздника, быть может, еще в большей степени, чем в отдельном обряде, играет роль не только определенный набор элементов, но и эмоциональный фон, игровой характер совершаемых действий. С ходом истории этот игровой характер начинает преобладать и вытесняет «серьезный», конкретный смысл обрядовой структуры. Выпадение либо добавление того или иного обрядового жеста не мешает до поры существованию праздника.
Выделенное в цитате курсивом место относится к самой сути возникновения и бытования обрядовых элементов, на которую в последнее время обращается внимание фольклористов. Различные формы обрядности (жест, слово, ряжение, пляска, действия с огнем, водой, зеленью и т. д.), как правило, служат параллельными формами выражения одной необходимой идеи, определяемой в каждом конкретном случае. [107]
В основе формирования обрядов и развившихся из них праздников лежит не только трудовая деятельность в узком ее понимании и не только отражение космического цикла. Этот процесс был двуединым, и как хозяйственные действия человека (охотника и собирателя, земледельца и скотовода) протекали в годичной смене сезонов, так и обряды отражали причастность человека и к работе, и к жизни природы. Потому-то при выделении обрядовых элементов из «синкретического» трудового комплекса они «притягивались» к наиболее значительным дням годичного цикла. Дни эти могли быть установленными объективно (солнцеворот, солнцестояния) или условно, в зависимости от климата, типа хозяйства (большинство дат, позднее получивших церковные названия). Важнее, что они приобрели особую функцию: обеспечить существование жизни на земле, в том числе успех трудовым действиям, при помощи которых человек добывает себе пищу, жилище и одежду.
107
Параллельность функций слова и действия в обрядах была проанализирована, в частности, авторами сборника «Обряды и обрядовый фольклор» (М., 1982).
Особо надо оговорить, что процесс перехода от «синкретичности» к «специализации» не сводится к механическому перераспределению составляющих на оси времени. В сфере культуры при выделении какого-либо феномена из комплекса он зачастую остается существовать в этом комплексе по-прежнему, так что такие термины, как «разложение», «распад» не определяют сути процесса. Математический метод для истории, как принципиально нестрогой науки, может быть лишь прикладным. Взаимоотношения культурного комплекса с выделившимися из него (либо самостоятельно возникшими в ходе истории) феноменами, образующими новые комплексы, создают новую, более сложную, чем прежде, культурную систему, где основное — не более или менее стабильные феномены, а «напряжение» между ними.
В календарном празднике мы обычно можем выявить несколько функций, как в одном обряде, в одном заклинании — несколько пожеланий: чтобы и скот был здоров, и земля уродила, и виноград созрел, и в семье были все здоровы. Такая сложность объяснима и отмеченным выше параллелизмом символического мышления, и тем, что праздничные обряды (более, чем оставшиеся прикрепленными к какому-либо трудовому акту) соединились, смешались. При смене типов хозяйства в прежнюю словесную формулу включались новые слова, обрядность инициальной магии начинала служить не только прежним заботам, но и оттеснившим (не вытеснившим) их новым.
Все же и в этом многофункциональном единстве есть первостепенные и дополняющие элементы. Вычленить смысл того или иного праздника — значит определить его особенность, отличающую от других, даже сходных с ним внешне (или сближающую с ними).
При предварительной попытке классифицировать годичные праздники хотя бы на основе материала, изложенного в посезонных томах серии «Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы», бросается в глаза их разделение на три типа:
1 Праздники, связанные с завершением хозяйственного года (вторая половина лета — сентябрь; у некоторых народов и октябрь).
2. Праздники, связанные с зимним (21 декабря) и летним (21 июня) солнцеворотами: святочный и иоанновский циклы.
3 Праздники, связанные с началом нового хозяйственного года, пробуждением природы («весенние праздники»).
Деление это условно постольку, поскольку в каждой из групп имеются обряды, сходные с обрядами других групп. Более того, в празднествах зимнего солнцестояния, например, присутствует — в более явном виде, чем в иоанновские дни, — идея «начала года», определяющая характер празднеств третьей группы; и в рождественских, и в весенних гуляньях можно заметить обряды, долженствующие обеспечить успех в труде, сходные с теми, что мы видим в цикле позднего лета — осени. Однако различия заметнее.
Вообще, если в зимних и весенних праздниках смысл действия часто спрятан за довлеющей ему обрядностью и требуется дополнительный анализ для раскрытия этого смысла, то праздники и обряды конца лета — осени недвумысленно зависят от уборки урожая (жатвы, молотьбы, сбора фруктов, винограда), пригона скота с летних пастбищ и т. п. Они совершаются «по случаю» и как сами трудовые действия не закреплены строго за определенной датой, а зависят от сроков вызревания урожая, так и обряды этого рода не столь жестко фиксированы во времени. Впрочем, и здесь можно выделить два вида обрядов: