Калиакрия (Собрание сочинений)
Шрифт:
– Безумцы! – кричали им офицеры. – Вы все равно погибнете! Назад! К орудиям!
Но их никто не слушал. Положение сразу же стало критическим. Турки, почуяв перелом боя, усилили огонь. Крюйт-камеру отстояли, но по мачтам уже взбегали жадные огненные языки. Многие крестились:
– Все кончено! Прими нас, Господи!
И вновь обратимся к рапорту самого командира: «…В то самое время схватил я саблю и грозил всех…(в документе неразборчиво – В.Ш.), потом, бросившись к единорогу, выстрелил из него картечью, отчего неприятель отворотил в беспорядке от меня, не сделав ни одного выстрела из пушек…»
Офицеры
– Господи! Дай нам силы все превозмочь!
Слова капитана 2 ранга заглушил страшный взрыв. Это разнесло в куски очередную пушку. По всей палубе валялись обрубки человеческих тел, кровь стекала в шпигаты ручьями. Те немногие, кто уцелел под градом осколков, были почти невменяемы. Казалось, что, теперь-то уж, все! Но нет, и в этом случае Андрей Евграфович нашел, как привести матросов в чувство и поставить к нескольким еще уцелевшим орудиям. Следуя левым галсом в полный бейдевинд, плавбатарея все же сумела оторваться от побиваемых ею турецких фрегатов. Но к Крыму идти было уже нельзя – вдали маячила очередная неприятельская эскадра. И тогда Веревкин повернул на Гаджибей. Где-то вдалеке осталась Лиманская флотилия. Контрадмирал Мордвинов, по-прежнему, не решался прийти на помощь своей плавбатарее. На подходе к гаджибейской крепости Веревкин едва не попал под огонь береговых орудий. Матросы были уже ко всему безразличны.
– Все одно помирать! – говорили они. – Так хоть бы скорее, чтоб не мучиться!
Но командир плавбатареи думал иначе. Поворотив через фордевинд на новый галс, он удачно вышел из зоны крепостного огня. Отойдя же от Гаджибея, бросил якорь. Плыть далее было опасно. Стояла уже глубокая ночь. Обойдя судно и осмотрев трюм, Веревкин убедился, что батарея едва держится на плаву.
– Одна хорошая волна – и мы на дне! – мрачно констатировал он.
– Следует немедля затопить судно, сбить из бревен плот и уходить в море. Может, куда и вынесет, – предложил Юлиан де Ломбард.
– Лучше, по-моему, затопить батарею, самим же плыть к берегу, а там пробираться по степи к Херсону! – немного подумав, высказал свой вариант лейтенант Кузнецов.
У Веревкина были соображения иные.
– Потопиться мы всегда успеем! – заявил он. – Пока ж определите людей для починки, и будем ждать рассвета! Там все станет ясно!
С первыми лучами солнца с плавбатареи увидели, что находятся неподалеку от низкого песчаного берега, по которому разъезжали сотни конных татар. У берега же сонно качались на якорях полтора десятка турецких транспортных судов. Оглянулись на море – там белели парусами державшие курс на Гаджибей неприятельские фрегаты.
– Вот, господа, и попытайся мы прорываться на плоту или высаживаться на берег! – скупо обронил Веревкин. – Наш план будет иным!
Как же решил действовать в столь непростой обстановке Андрей Евграфович Веревкин? А так, как подобает русскому офицеру!
«Я не имею никакой помощи к спасению людей и судна, не имея шлюпки и потеряв все весла при рассвете. Пушек и провианта малое число, пресной воды ни капли, почел за лучшее сняться с якоря, идти к тем купеческим судам, чтоб оными овладеть и все сжечь, а которое способно будет к гребле, взять оное, и, пользуясь тем, спасти себя от бедствия…»
Теперь экипажу плавбатареи предстоял новый бой. На этот раз с целой флотилией вооруженных транспортов. Впереди ждал абордаж! Офицеры были настроены решительно: только вперед! Старослужащие матросы тоже. Зато рекруты смотрели угрюмо. Они уже давно перестали понимать происходящее. У нескольких человек помутился от пережитого рассудок. Их по приказу командира связали, чтоб не выбросились за борт.
Медленно набирая ход, сильно осевшая от многочисленных пробоин, батарея целила в самую середину турецкой флотилии. Давалось это с большим трудом – судно почти не управлялось. Веревкин тем временем в трубу уже определил объект атаки.
– Вон та бригантина нам подойдет вполне! – обратился он к стоящему неподалеку Ломбарду. – Вы начальник абордажной партии! Прошу…
Резкий и сильный удар бросил офицеров на палубу. Судно стремительно заваливалось на борт, треща и рассыпаясь па глазах.
– Всем осмотреться! Что случилось? – закричал, вскочив на ноги, капитан 2 ранга.
Tо, что он увидел, повергло Веревкина в отчаяние. Плавбатарея выскочила на прибрежную песчаную мель.
– Только крушения нам сейчас не хватало! – в сердцах стиснул кулаки Веревкин.
Пока офицеры торопливо решали, что должно и можно предпринять в создавшейся ситуации, снова взбунтовалась команда, которую неожиданное крушение судна ввергло в полную панику. Остановить на этот раз обезумевших людей было уже невозможно. С криком: «Пусть лучше татарва головы порубает, нежели тут смерти дожидаться!» рекруты бросались в воду и плыли к близкому берегу. Ломбарда с Кузнецовым, попытавшихся было их остановить, попросту избили, а Веревкина силой заперли в трюме.
Однако, и будучи запертым, командир не пожелал прекратить борьбу. Теперь он стремился, как можно больше разрушить свое судно, чтобы оно не досталось неприятелю. Придя немного в себя от понесенных побоев, Веревкин вооружился топором и стал рубить днище, ускоряя поступление воды. Затем подпалил бывшую в трюме пеньку и парусину.
Татары брали потерпевшую крушение плавбатарею в конном строю, благо вокруг было мелко, а пушки покинутого командой судна уже молчали. Веревкина, угоревшего от дыма, вытаскивали из трюма за ноги. В сознание капитан 2 ранга пришел уже на берегу. С трудом разлепил спекшиеся губы:
– Пить! Пи-ить!
Стоявший над ним татарин, осклабясь, хлестнул изо всех сил кнутом:
– У, урус, шайтан!
Обвязанного арканом, его бросили в седло.
– Гей! Гей! Гей!
И понеслись с редкостной добычей в лагерь. Впереди у Андрея Веревкина был плен, долгий и тяжкий.
Глава пятая
В предверии новых боев
С потерей батареи Веревкина стрельба в Лимане не прекратилась.
5 октября контр-адмирал Мордвинов решил все же атаковать турецкий флот под Очаковом силами оставшихся восьми судов. Перестрелка была произведена без потерь для обеих сторон, после этого турецкий флот снялся с якоря и ушел в сторону Варны, а Мордвинов на следующий день произвел бомбардировку Очакова. Контр-адмирал радовался:
– Мною одержана большая победа, и неприятель, презренный бежал от меня во всю прыть!