Калиакрия (Собрание сочинений)
Шрифт:
Преследуемый противник слабо защищал свои окопы и к ночи был отброшен на угол косы. Оставалось завладеть этой узкой полоской да сотней саженей на мысу, где скопились остатки десанта, но сил на это уже не было. Изнуренные солдаты падали прямо на поле боя и мгновенно засыпали.
– Сoup de grace! – объявил Суворов – Последний удар!
Огонь по остаткам неприятельских войск открыла батарея Шлиссельбургского полка „турок картечами нещетно перестреляно“, а ротмистр Шуханов повел свои эскадроны в атаку прямо по грудам вражеских тел, загоняя уцелевших турок
Из хроники сражения: „Бой был рукопашный. Русские перемешались с турками, так что с крепости невозможно было стрелять, и хотя выстрелами успели взорвать две турецкие лодки, но, казалось, дело было проиграно. Многолюдство, наконец, должно было одолеть храбрость. Турки теснили, гнали русских – но счастье не забыло своего любимца: десять эскадронов конницы уже приблизились к Кинбурну и немедленно были введены в дело. Ужасное поражение следовало за их ударом. Турок гнали, били, топили в море, несмотря на отчаянную оборону. Едва 700 человек спаслось из 6000, вышедших на Кинбурнскую косу. Лучшая половина очаковского гарнизона погибла в этой высадке. Из 600 взятых в плен турок умерло от ран 500. Трупов дервишей насчитали до пятидесяти. Паша, предводивший турками, был убит. Русских убито до 200 и ранено до 800. В десять часов вечера кончилось сражение, и когда только вопли раненых и утопавших турок оглашали воздух…“
Победа была совершенной. Множество тел было выброшено морем на берег на следующий день.
– Молитесь Богу! От него победа! Бог вас водит. Он ваш генерал! – говорил Суворов, объезжая войска, с трудом удерживаясь в седле от большой потери крови.
Когда стало ясно, что сражение завершилось, Суворов, чувствуя полное изнеможение, отправился в крепость. Едва лекарь перевязал ему рану, как он упал без чувств.
– Что с генералом? – встревожились присутствующие офицеры.
– Большая потеря крови и упадок сил. Нужен сон и покой! – отвечал им лекарь, омывая руки в тазу, и готовясь к очередной ампутации.
В это время снова уже в полной темноте раздались крики и выстрелы, на этот раз уже позади крепости. Это изменники запорожцы решили попытать счастья внезапным ночным нападением.
По запорожским лодкам открыли огонь с крепостных верков. Услышав пушечные выстрелы, Суворов тут же очнулся:
– Что там!
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, запорожцы неверные наскок делают! Отобьем!
Но Суворов, забыв о ране, отправился на валы и находился там до полного отбития нападения.
Остатки турецкого десанта провели ночь в воде, за деревянным настилом. К утру их осталось еще меньше, так как умерло много раненных. С восходом солнца к косе осторожно приблизилось несколько турецких судов турецкие суда за живыми и мертвыми. Наши немедленно открыли огонь и потопили немало лодок, а потом к ужасу турок взорвали и большое транспортное судно, полное спасаемых. Уйти удалось немногим. Последние несколько сотен турок, спрятавшихся в камышах на оконечности косы, утром добили казаки.
Весь следующий день хоронили убитых. Трупы турок бросали в море. Среди убитых янычар были найдены два француза. По этому случаю, Екатерина написала Потемкину: „Буде из французов попадет кто в полон, то прошу отправить к Кашкину (губернатор Сибири – В.Ш.) в Сибирь в северную, дабы у них отбить охоту ездить учить и наставить турков“.
На следующий день Суворов выстроил войска лицом к Очакову. Был отслужен молебен, произведен салют. Историк пишет: „Тебе, Бога, хвалим!“ было воспето, при громе пушек с крепости».
Очаковские турки высыпали на берег, и безмолвно взирали на триумф противника. Беспокоить кинбурнцев выстрелами они уже не решились. А море почти до весны выкидывало на берег трупы янычар.
Насколько трагически для нас могли быть последствия падения Кинбурна, вследствие которого мы теряли и Херсон, а туркам открывался свободный путь на Крым, настолько важной оказались и последствия победа. Турецкий флот немедленно удалился из-под Очакова в Константинополь. Известие о победе взбодрило пребывавшего в унынии Потемкина. После Кинбурна светлейший снова стал бодрым и деятельным.
«Не нахожу слов благодарить тебя, сердечный друг! – писал Суворову Потемкин, – да восстановит Бог твое здоровье для общих трудов!»
17 октября Кинбурнскую победу праздновали в Петербурге. Императрица с удовольствием рассказывала приближенным подробности сражения. Во дворце был большой выход. Реляцию читал вслух вице-канцлер Безбородко. Вельможи приносили Екатерине свои поздравления. Затем был отслужен молебен В Казанком соборе с коленопреклонением и с пушечной пальбой. Там реляцию читал губернатор, которого четырежды просили ее повторить.
– Старик поставил нас на колени! Жаль только, что его ранили. – говорила Екатерина.
В собственноручном письме она изъявила Суворову благодарность: «В первый раз по начале войны благодарили мы Бога за победу и одоление над врагом, и читали в церкви деяния ревности, усердия и храбрости вашей. Объявите всем наше усердие и благодарность. Молим Бога, да исцелит раны ваши и восставит вас к новым успехам».
Подвиг Суворова был награжден высшим отличием империи – орденом Андрея Первозванного.
– Он заслужил его верою и верностью! – заявила Екатерина.
Сам Суворов писал в те дни своей дочери Наташе, учившейся в Смольном монастыре: «У нас была драка посильнее той, когда вы друг друга за уши дерете. И так мы танцевали: в боку картеча, на руке от пули дырочка, да подо мною лошади оторвало мордочку! То-то была комедия – насилу через восемь часов с театра отпустили. Я только что возвратился – проездил 500 верст верхом. А как у нас весело: на море поют лебеди, утки и кулики, на полях жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, да осетры – пропасть! Прости, мой друг, Наташа! Знаешь ли, что матушка императрица пожаловала мне андреевскую ленту за Веру и Верность?»