Калиакрия (Собрание сочинений)
Шрифт:
В тот день в Константинополе палили пушки, а нищим на Галате разбрасывали медные монеты и куски жареной баранины.
На следующий день «Марию» оттащили в Топханы, где стали разгружать и готовить к ремонту. Корабельному мастеру Лероа приказано было в течение месяца линейный корабль восстановить и вывести в море.
Среди выгруженной амуниции на «Марии Магдалине» было найдено несколько брандскугелей – «ядер, наполненных горючими материями», которые нельзя было погасить даже водой. Обрадованный такой находкой визирь, приказал изготовить 12 тысяч подобных ядер.
Саму же «Марию Магдалину» переименовали
Несмотря на явный (хотя и неожиданный) успех с бедствием русского флота, турецкие адмиралы, как могли, противились выходу в море, ссылаясь на осенние бури.
– Московиты не слушались своего Бога и выбрались в штормовое море, за что Бог их и покарал. Мы же чтим Аллаха, а потому плыть в бурю, и тонуть нежелаем!
Для того чтобы выслать в море хотя бы пять линейных кораблей понадобился личный приезд в Константинополь великого визиря, пригрозившего в случае отказа перевешать капитанов на реях.
Селим III принимает сановников во дворе Дворца Топкапы.
Чтобы хоть немного приободрить турок, в сераль прибыл посланец французского посла с выдуманной картой, в которой изображалось, как находившийся в Очакове шевалье Лафит с 10 канонерскими лодками, якобы, атаковал построенные в Херсоне три российских корабля, потопив линейный корабль и разбив вдрызг остальные два фрегата. Турецкие капитаны, карту разглядывая, радовались, но в море идти все равно не торопились.
Когда известие о печальном исходе плавания эскадры Войновича доставили Потемкину, тот впал в крайнее отчаяние. Один единственный шторм надолго вывел из строя весь корабельный флот России на Черном море, в один миг перечеркнув все планы князя.
– Было у меня две руки, на море Черное положенных: эскадры Севастопольская да Лиманская! – изливал он душу своему другу и помощнику поэту Петрову. – Одну теперь море побило, и остался я нынче однорук! Не турки ударили, но Господь!
Недоброжелатели сразу стали распускать слухи, что светлейший просил у Екатерины разрешения передать командование фельдмаршалу Румянцеву, сложить с себя все свои звания, приехать в Петербург и постричься в монахи. Все это было, разумеется, враньем. Но настроение у светлейшего было не из лучших. Он даже не исключал варианта оставления Крыма.
Екатерина успокаивала фаворита с большим терпением. «Не унывай и береги свои силы, Бог тебе поможет, а Царь тебе друг и подкрепитель; и ведомо, как ты пишешь и, по твоим словам, проклятое оборонительное состояние; и я его не люблю; старайся его скорее оборотить в наступательное, тогда тебе, да и всем легче будет… Оставь унылую мысль, ободри свой дух, подкрепи ум и душу… это настоящая слабость, чтобы, как пишешь ко мне, снисложить свои достоинства и скрыться… Не запрещаю тебе приехать, если видишь, что приезд твой не расстроит тобою начатое… Приказание Румянцеву для принятия команды, когда ты ему сдашь, посылаю к тебе; вручишь ему оное как возможно позже… Ничто не пропало; сколько буря была вредна нам, авось либо столько же была вредна и неприятелю; неужели ветер дул лишь на нас?»
При этом императрица не считала возможным выводить войска из Крыма: «Что же будет и куда девать флот севастопольский? Я надеюсь, что сие от тебя писано было в первом движении».
– Ничего, Григорий Александрович! – утешал светлейшего его секретарь Василий Петров. – Кто управляется при одном глазе, тому и с одною рукою совладать можно, была бы голова на плечах! К тому же, как говориться первый блин комом! Так что надобно печь новые блины!
Посмеявшись шутке, Потемкина несколько успокоился, а успокоившись, грохнул кулаком по столу:
– Я еще так султана за шальвары потрясу, что враз всех своих мамок забудет!
Но угнетенное состояние его так и не покинуло.
Досадная неудача Черноморского флота подвигла императрицу Екатерину к новой мысли. Как и в прошлую турецкую войну, было решено подпалить Порту с другого конца – направить в Средиземное море часть Балтийского флота, блокировать Дарданеллы, лишить Константинополь подвоза египетской пшеницы и тем самым оголодить, ну, а если турецкий флот дерзнет помериться силой, то устроить ему вторую Чесму. Предприятие обещало успех, ведь почти все адмиралы и командиры кораблей уже побывали там, в прошлую войну. Греки тоже обещали всемерную поддержку.
– Чесменская кампания показала нам все выгоды флотского присутствия в Мидетеранском море! – говорила императрица своему окружению. – Так почему бы нам и на сей раз не преумножить былые успехи! И ежели флот Черноморский действительно столь сырой и ненадежный, то мы вполне заменим его Балтическим!
Как и в прошлый раз Екатерина Вторая хотела видеть во главе наших диверсионных сил Алексея Орлова, но брат бывшего фаворита от этой чести отказался, сославшись на нездоровье и усталость. Близкие отношения Екатерины и клана Орловых ушли в небытие, и при новых фаворитах гордый Алехан служить не желал, предпочтя войне драки с мужиками на кулаках.
Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский
На отказ Орлова императрица обиделась:
– Была бы честь предложена!
Затем императрица остановилась на генерале Михельсоне, пугачевском победителе. Против Михельсона высказался президент военной коллеги граф Чернышев:
– То, что Михельсон боевой и бравый в том сумнений быть не может, но сейчас у него подагра, от которой он жестоко страдает, куда ему нынче воевать, пусть лечится.
Свое слово осторожно вставил и секретарь Храповицкий:
– Михельсон, государыня, лютеранин, а грекам ближе генерал из православных, ему больше от них будет и веры, и помощи.
– Доводы Екатерину убедили.
– Но кого же тогда послан может быть? – вопросила она, глядя на Чернышева.
Граф к вопросу был готов:
– Так что матушка лучше генерал-поручика Иван Зборовского у меня на примете и нету!
– Чем же он лучше?
– В прошлую войну из всех наших генералов ближе всех подошел к Константинополю!