Калиакрия (Собрание сочинений)
Шрифт:
Награды были щедрые. Офицерам – георгиевские кресты, золотые и серебряные медали, да повышение в чинах. Екатерина лично укладывала в коробочку орденские ленточки. Солдатам – серебряные медали и денежные выдачи по пять целковых.
Биограф Суворова А. Петрушевский писал: «Дело 7 июня было первым, но конечно не последним; в том порукою служили и сила турецкого флота, и личные качества Гассан-паши. Суворов не упустил этого соображения из вида и, оценив важность положения Кинбурнской косы для морских действий на лимане, положил тотчас же вооружить ее батареями. По его указанию принялись немедленно за работу; возведены были две батареи на 24 пушки, устроена ядро-калительная печь, и все это по возможности замаскировано. Батареи отстояли от Кинбурна на 3 или 4 версты, следовательно,
А солдаты уже пели на маршах новую песню:
Наша Кинбурнская косаВскрыла первы чудеса!В честь Кинбурнской побды Екатерина повелела отчеканить 190 медалей с надписью: «Кинбурн 1 октября 1787». Однако по ошибке директора Монетного двора при пересылке бумаг где-то «потеряли ноль, в результате чего было изготовлено всего… 19 медалей.
Получив эти медали, Потемкин ломал голову, как их делить! Злился: – Что у нас меди не хватает, могли и поболе кругляхов наделать! Не обеднели бы!
Светлейший решил по справедливости:
– Шесть медалей – пехоте, шесть – коннице, шесть – верным казакам и одну – артиллеристу, который поджег бомбой турецкий флагман. Кому именно давать, пусть решают сами!
Нам известен, по крайней мере, один кавалер Кинбурнской медали – запорожец Мартын Чепижко.
Медали с надписью: «Кинбурн 1 октября 1787»
Весть о сокрушительном поражении турецких войск под Кинбурном мгновенно долетела до Константинополя. Русский агент доносил из турецкой столицы, что на берегу канала «многие женщины воют и плачут кто о сыне, кто о муже, другая о брате своем, которые, как они говорят, с Бекир-пашинскою эскадрою все пропали». Приехавший из Очакова купец донес Порте, что «в воскресенье турки возвратились в Очаков в самом малом числе, тотчас жители, стоявшие над морем с детьми и женами с великим плачем в крепость убежали».
Озабоченный известиями из Очакова, великий визирь каждый день ездил к устью Босфора смотреть, не возвращается ли флот. Одновременно он потребовал от французского посла обещанных 12 линейных кораблей и 12 фрегатов со всем вооружением, а также корабельных строителей, подобных Лероа.
Личного палача он отправил в Очаков за головой Бекир-паши.
Боясь очередного антивоенного бунта, Порта всячески старалась сохранить в тайне сведения о поражении под Кинбурном. Для поднятия боевого духа распускались противоположные слухи.
– Вы слышали, что Кинбурн и Тамань уже взяты, а в Синопе потоплено четыре русских корабля! – сообщали на базарах обывателям словоохотливые чиновники.
– Да что вы говорите! – радовались торгующие и покупающие. – Велика милость Аллаха к его рабам!
Глава четвертая
Трагедия капитана Веревкина
К большому неудовольствию Суворова, контр-адмирал Мордвинов ничем не поддержал его в день генерального сражения за Кинбурн. Лиманская флотилия под командой контр-адмирала Мордвинова так и не покинула дельты Днепра. И хот флотилия была не велика: три корабля, фрегат с ботом, баркасы да галеры гребные, помощь Суворову она могла оказать существенную. Большой книгочей, знаток английской экономики и поклонник Адама Смита, либерал и сын знаменитого адмирала, Николай Семенович Мордвинов, при всем том, был никудышным моряком. Он не мог, ни командовать, ни принимать решений. В жизни бывает и так.
– Почему этот академик отсиживается в речке и боится показать свой нос на море! – ругался генерал-аншеф Суворов, и в его словах была правда.
Когда битва за Кинбурн уже была завершена, Мордвинов осторожно вышел в Днепровский лиман. К вечеру он встал на якорь в расстоянии трех с половиной верст от Очакова.
Турецкий флот в составе трех линейных кораблей, пяти фрегатов и шести десятков различных мелких судов, стоял на якорях западнее города. Оценив обстановку, Мордвинов решил, что если зажечь крайний корабль на южном крыле, то весь турецкий флот будет воспламенен ветром, как-то уже было при Чесме. Для приведения в действие своего плана он выделил плавбатарею капитана 2 ранга Веревкина.
Дело в том, что при флотилии имелись две плавбатареи. Батареи те были неуклюжи и тихоходны, а потому думали, что будут они в случае чего, стоя на якорях, отгонять турок от днепровских проток. На большее не годились. Насмешники дали им прозвище – «мордвиновские сундуки».
Андрей Веревкин командовал плавбатарей № 1. Своей батареей он гордился.
– И ничего вы не понимаете в проекциях корабельных! – говорил он, бывало, когда одолевали друзья-насмешники. – Вы только поглядите, какая она у меня пузатенькая, да и пушками, что ежик утыкана! Это ль не красота и прелесть?
Насмешники лишь плечами пожимали. Не поймешь этого Веревкина: то ли шутит, то ли нет? С тем и отходили в сторонку.
Биография же у капитана Веревкина была самая, что ни на есть боевая. Не многие на Черноморском флоте с ним сравняться могли. Еще в чинах мичманских прошел Веревкин Чесму, где дрался отважно и рану тяжелую получил. Затем, уже в чинах лейтенантских, штурмовал он сирийскую крепость Бейрут, бился с турками по всему Эгейскому морю, блокировал Дарданеллы. Не один год командовал кораблями и фрегатами на Балтике. Но ходу Веревкину там в чинах не было. Может, оттого, что уж больно худороден и некому за него полслова замолвить, а может, оттого, что нрав имел строптивый да правду-матку резал, когда о том его и не просили. В общем, едва стал флот Черноморский создаваться, напросился сам он в степи херсонские. И хотя выходило ему здесь по всем статьям кораблем линейным командовать, он его так и не получил. Контр-адмирал Мордвинов не пожелал отдавать столь опытного капитана в Севастопольскую эскадру, а оставил у себя в Лиманской. Так Андрей Евграфович командиром плавбатареи и стал.
После неудачи 1787 года, когда не удалось отбить у Суворова Кинбурнскую косу, турецкий флот отстаивался на якорях у Очакова. Более шестидесяти вымпелов собрал под своим началом опытный Эски-Гассан. Лиманская флотилия в силах туркам уступала, а потому посылать ее в линейное сражение Мордвинов опасался из-за явного неравенства сил. Но Потемкин неустанно требовал наступательных действий. И Мордвинов, наконец-то решился. Собрав у себя капитанов и флагманов, он объявил:
– Старый Хассан расположил свой флот тесным полукругом, и я повторю ему чесменскую ночь!
По замыслу Мордвинова, ночью к туркам должна была подойти плавбатарея, охраняемая, несколькими галерами. Внезапным кинжальным огнем она должна была зажечь стоявшие с наветренной стороны турецкие корабли. По расчетам русского командующего, разносящий искры ветер должен был довершить все остальное. Лавры и слава Чесмы не давали покоя кабинетному флотоводцу…
Капитаны отнеслись к мордвиновскому прожекту более чем прохладно. На бумаге у Мордвинова все ладно и красиво, а как выйдет на деле – не ведомо еще. Морщились капитаны, но молчали. Не сдержался, как всегда, лишь Веревкин, хотя и дергал его за рукав капитан 2 ранга Сакен: мол, уймись, Андрюша, не лезь на рожон, когда начальство стратегирует! Нe послушал совета Веревкин, вскочил со своего места и начал говорить матку-правду: