Калифорния на Амуре
Шрифт:
Дом старичка или, как говорил сам Курдюков, фатера, был обычной желтугинской избой, размером четыре сажени на четыре [10] и высотой в три аршина [11] . Здесь тоже имелись сени и две горницы, но, в отличие от более крупного дома президента, не было кухни, а дом отапливался железной печуркой. Окна были закопченные, в углах мирно полеживала пыль, низкий потолок над головой темнел многомесячной грязью – дому, как справедливо заметил Ганцзалин,
10
То есть 8,5 метра на 8,5.
11
2,1 метра в высоту.
Нестор Васильевич, однако, только плечами пожал: это прииск, какая тут может быть женская рука? Еремей же сам сказал, что до последнего времени законы Желтуги запрещали женщинам жить на прииске.
– А как же гимнастка? – возразил ему помощник. – Или она не женщина?
Загорский отвечал, что циркачи, вероятно, не являются постоянными жителями Желтуги, а приезжают сюда время от времени на гастроли. Но Еремей его опроверг, сказав, что запрет на женщин – дело давнее, и теперь дочери Евы на прииске живут невозбранно, хоть и не в таком количестве, чтобы на всех хватало. Вот он, например, старичок бодрый и собою интересный, а все бобылем ходит…
Но китаец перебил его, заметив, что амурные фантазии Курдюкова никому не интересны, пусть лучше скажет, точно ли циркачи – люди пришлые, и не живут в Желтуге, а только наездами тут бывают?
– Наездами, конечное дело, но и живут тоже, – несколько загадочно отвечал Курдюков, но тут уже его перебил Загорский, заявив, что им сейчас нужно отправиться в управление приисками – подать заявку на выбранный им золотоносный участок. Они оставят тут вещи, а когда вернутся, то и договорят.
Курдюков, однако, как-то странно замялся.
– Что такое? – спросил Загорский несколько удивленно.
– Так ведь договаривались по пять рублев в день, – отвечал старичок. – Пожалуйте платить, как договорено.
Однако Нестор Васильевич отвечал, что есть идея гораздо лучше и в нескольких словах посвятил Курдюкова в свой план, суть которого состояла в том, что Курдюков, как человек опытный, организует тут небольшую артель, которая будет разрабатывать участок и добывать золото.
– По скольку рубликов на нос в день положите? – хищно оживился Еремей.
Загорский отвечал, что нисколько не положит, потому что рассчитываться планирует золотом, которое добудут на его участке подобранные дедом Еремеем старатели.
– И сколько же золотничков положите? – не отставал старик.
– А сколько добудете – все ваше, – отвечал Загорский. – А ты себе, как старшему, в два раза больше остальных выписывать можешь.
Эта мысль очень понравилась Курдюкову, но совершенно не понравилась Ганцзалину.
– Не все, – сказал он сурово, – половина от добычи!
Старик перевел взгляд на Нестора Васильевича.
– Нетути, – сказал он обиженно, – не бывать. Половина не пойдет. Этак проще самим ребятушкам взять участок, да мыть на нем пшеничку – зачем на хозяина пуп рвать?
– Не волнуйся, – сказал ему Загорский и бросил грозный взгляд на Ганцзалина, – все будет ваше.
Еремей кивнул удовлетворенно, но не удержался, спросил все-таки: на какой же гешефт рассчитывает его милость, если все золото работникам отдавать? Или, может, он купцом стать думает, а пшеничку – для блезиру?
– Мудрый ты старик, тебя не обманешь, – отвечал Загорский, и они с Ганцзалином отправились в управление приисками.
Едва они отошли от дома Курдюкова, помощник начал бурчать, что все это выглядит крайне подозрительно. Старику они, конечно, заговорили зубы, но когда правление Желтуги узнает, что все добытое золото они обещали нанятым работникам, оно поймет, что они не за золотом сюда явились. Это вызовет подозрение и неизвестно, что потом с ними сделают. Место дикое, никаких законных властей тут нет. Прибьют ночью, а хладные останки в лесу закопают.
– Ничего похожего, – отвечал надворный советник, решительно шагая в сторону Орловой площади. – Когда об этом узнает Фассе, он подумает, что я хочу все-таки принять его предложение, а это даст нам немного времени и развяжет руки для активных действий.
Дойдя до управления, они поднялись по ступенькам и не стучась – кто же стучится в официальное присутствие? – зашли в дом. Внутри за большим письменным столом сидел высокого роста и могучего сложения человек с закатанными до локтей рукавами. Он что-то писал на белом листе, окуная перо в фарфоровую красную чернильницу, волосы его русые торчали дыбом, брови хмурились, рот скривился в язвительную ижицу, словно не деловую бумагу он писал, а письмо турецкому султану.
– Не султану, – уточнил великан, не поднимая головы от письма, – а китайскому амбаню отношение составляю.
– Зачем? – деловито поинтересовался Ганцзалин.
Тут, наконец, пишущий оторвал взгляд от письма и поднял глаза на вошедших.
– А, – сказал он, – явились наконец! – И добавил с некоторым упреком. – Заставляете себя ждать, господа.
Надворный советник несколько удивленно поднял бровь и холодно полюбопытствовал, с кем имеет честь?
– Николай Павлович Прокунин, здешнего правления выборный староста, – гигант воздвигся из-за стола и крепчайшим образом пожал руку сначала надворному советнику, а потом и его помощнику.
– Не знал, что вы нас ждете, – как бы между делом заметил Загорский.
Прокунин пожал плечами: разумеется, ждут, а как иначе? После их утренних подвигов по прииску только и разговоров про двух загадочных пришельцев. При этом относительно их дальнейшей судьбы в Желтуге идет весьма активная дискуссия. Одни предлагают высечь их в назидание потомкам, другие – выбрать старостами.
– Скажу по секрету, ни один вариант правлением всерьез не рассматривается, – доверительно прогудел Прокунин. – Однако Фассе полагает, что вас, господин Загорский, вполне можно сделать нашим фельдмаршалом и главнокомандующим вооруженными силами Амурской республики.