Калигула. Тень величия
Шрифт:
С этими словами Эмилий Лепид вернулся успокаивать Агриппину, а Ливилла осталась стоять в глубокой задумчивости. В том, что Лепид бросил ее, она теперь не сомневалась, он наконец-то раскрыл свои планы. Едва появится шанс занять место Гая, он без колебаний женится на Агриппине, а Ливиллу отметут в сторону как ненужный мусор.
Ливиллу вдруг осенила страшная догадка. Эмилий, с этого утра официальный наследник огромной империи, не зря замышляет козни против Фабия Астурика. Он намерен умертвить Гая Цезаря и свалить всю вину на Астурика, а заодно избавиться и от нее. Замысел прост. Лепид — нынешний любовник Агриппины, в дальнейшем ее муж.
И
Девушка задумалась, дрожь сотрясала ее, будто сам Тартар разверзся у ее ног. Она ясна ощутила, как ничтожна и хрупка ее жизнь, если кто-то задумал подставить ее в угоду своим прихотям. Ливилла отчего-то была твердо уверена, что сестра и пальцем не пошевелит ради ее спасения.
Она еще долго стояла в раздумье, прислонившись к холодной мраморной стене, пока наконец не решилась пойти в покои Фабия Астурика. К ее вящему недовольству, оказалось, что юноша ушел по срочным делам, но она сказала прислуге, что дождется его во что бы то ни стало, а пока повелела подать ей кувшин сладкого вина и закуски.
Солнечные часы в саду Саллюстия неумолимо отмеряли время. Фабий нетерпеливо переминался с ноги на ногу возле статуи Дианы и ждал. Внутри его все трепетало, и сердце замирало, когда чьи-то легкие шаги нарушали тишину, но всякий раз это оказывалась не она. Когда тени уже начали клониться к нижнему пределу, Фабий с грустью подумал, что пора уходить, по крайней мере, он еще может успеть на вечерние ростральные чтения. Кажется, он уже вечность стоит тут в бесполезном ожидании, а ветреная красавица и не думает приходить на свидание.
Легкий порыв ветерка вдруг повеял сладостным ароматом, и в тот же миг узкие ладошки со спины закрыли ему глаза.
— Постой так, Фабий Астурик, — прошептал нежный голосок. — Дай мне набраться храбрости взглянуть в твое лицо, ведь его черты так и остались скрыты от меня в грозовой тьме. Я никогда не прощу себе, если ты окажешься уродом.
Фабий рассмеялся и отвел ее руки.
— Ты можешь не бояться разочарования. Многие женщины находят меня привлекательным.
Он обернулся к ней, счастливый, и увидел, как поразилась она.
— О, я даже не представляла себе, насколько ты красив! Твоя улыбка действительно может свести с ума.
Польщенный Астурик покраснел от ее прямолинейности. Он взял ее тонкую руку и почтительно поцеловал. Мессалина ответила легким пожатием и тоже неожиданно для себя смутилась. Она всегда считала мужчин лишь источником наслаждения, но когда губы Фабия коснулись ее руки, девушка вдруг почувствовала, как ее сердце учащенно забилось, нарушая свой привычный ритм. И Мессалина с долгожданной радостью отдалась тому восхитительному чувству, которое поэты именуют влюбленностью.
Они дотемна бродили по мраморным дорожкам Саллюстиева сада, наслаждаясь неторопливой беседой, их руки соприкасались, а мысли впервые были так невинны, что они даже побоялись поцеловаться. Девушка украдкой бросала взгляды на Фабия, любуясь блеском его сияющих глаз и улыбкой, озарявшей лицо его всякий раз, когда он смотрел на нее.
А ночью, нежась в постели, не в силах уснуть, Мессалина грезила о нем. Она воображала себя Селеной, ночной богиней, и представляла, как спускается ночью с небес, чтобы полюбоваться на своего спящего Эндимиона, прекрасного и желанного. Но, если б боги даровали ей хоть на миг возможность осуществить эту мечту, она бы увидела странную картину в спальне своего возлюбленного. Однако, к счастью, или нет, небожители редко обращают свой взор на землю.
Фабий возвращался во дворец, переполненный счастьем. Прелестный лик чернокудрой Мессалины витал перед его взором, и юноша все еще продолжал ощущать в своей ладони ее легкую руку. Они расстались, пообещав впредь никогда не разлучаться, и каждому представлялось, что впереди у них долгая череда волнующих свиданий. Астурик уже рисовал себе будущее, где он, гордый и воинственный, едет в колеснице, как триумфатор, по Священной дороге, а жалкие рабы из покоренных племен идут следом, и горы драгоценностей и золота несут они в дар его императрице, что ждет его у священного храма, и нет в мире никого прекрасней ее. Ради нее Фабий уже готовился весь мир поставить на колени, чтобы бросить к ее ногам все, что она пожелает, даже невозможное. Когда свершится заговор, и он станет императором, то прославит Рим, покорив неизведанные земли, раздвинет границы и не будет равных могуществу его. А все ради той, которая милее всех на свете. Он докажет ее отцу, что Мессалина встретила идеал, о невозможности которого внушал он дочери, собираясь продать ее ради милостей Калигулы, недостойного и погрязшего в распутстве.
В триклинии дворца, судя по пьяным крикам, смеху и визгу, шла очередная оргия, и Фабий поспешил незамеченным пробраться в свои покои, чтобы невзначай не столкнуться с кем-нибудь из новых друзей. Он откинул занавес своей кубикулы и в неясном свете огонька светильника вдруг увидел, что ложе его кем-то занято. Винные испарения витали в воздухе, и Астурик с досадой подумал, что кто-то из гостей ошибся покоями, но, подойдя ближе, понял, что на его постели, безмятежно раскинув руки, спит Ливилла. Это неприятное открытие разом отрезвило его, и Фабий присел рядом с ней, намереваясь разбудить ее. Меньше всего ему хотелось сейчас видеть эту презренную особу. Он брезгливо потряс Ливиллу за плечо, но она что-то неясно пробормотала и повернулась на бок, скрыв свое лицо, как он успел заметить, изрядно заплаканное, с разводами сурьмы на щеках.
Со вздохом Фабий скинул на пол тогу и устроился рядом с постелью. Он и сам не заметил, как сон смежил ему веки, и Морфей милостиво распахнул пред ним врата своего царства, подарив утешение увидеть во сне ненаглядную красавицу Мессалину.
Разбудило его легкое поглаживание по щеке. Все еще пребывая во власти сладостного видения, Фабий поймал тонкие пальчики, побеспокоившие его сон и нежно поцеловал.
— О да, — донесся до него чужой голос, — ты и вправду влюблен в меня. Астурик резко открыл глаза и увидел лицо склонившейся над ним Ливиллы.
— Прости, — продолжала ворковать она, — за то, что тебе пришлось спать на полу. Я вчера пришла поговорить с тобой о важном, но, не дождавшись, уснула.
Сдержать насмешку юноше не удалось.
— Думаю, твой скорый сон вызван вот этим опустошенным кувшином. Ты не задумалась о том, что для девушки ты чересчур много пьешь неразбавленного вина?
Ливилла смутилась и, отстранившись, села на край кровати, глядя на него сверху вниз.
— Что ты знаешь обо мне, чтобы осуждать? А я ведь пришла предупредить. Но если тебе противно говорить со мной, то я уйду.