Калигула. Тень величия
Шрифт:
С неистовством вакханки она принялась осыпать его поцелуями, и воспламененный Астурик сорвал с нее тунику. Он овладел ею иступленно, прямо на мягком ковре, и, услышав ее целомудренный стон, взмыл на вершины блаженства. Такого счастья он не испытывал еще никогда.
Они потом долго еще целовались в темноте, шутили и смеялись, пока Мессалина не потребовала от него все-таки перейти на ложе, сетуя на то, что ковер безнадежно теперь испорчен, как и она сама. Фабий со смехом пообещал ей забрать его с собой и незаметно избавиться, пригрозив в шутку, что принесет его в жертву Венере
Астурик покинул ее на рассвете, полный радужных надежд. Они условились встретиться завтра в садах Саллюстия, на старом месте. Окрыленный любовью и, как ему казалось, доверием девушки, подарившей ему самое сокровенное, теперь он был уверен в чувствах своей избранницы. Теперь можно было открыться ей и попросить о помощи. Смелость Мессалины уже не вызывала сомнений, как и ее стремление быть с ним.
Между тем девушка уже крепко спала, не замечая, как ласкают ее нагое тело солнечные руки бога Гелиоса. И сон ее был безмятежен и легок, и ничто не предвещало тех перемен в жизни, что должен был принести завтра разговор в саду с любимым.
Лепид долго стучал молотком в дверь Клавдия Тиберия, но открывать не спешили. Эмилий не мог отделаться от чувства, что за ним наблюдают, и это злило его еще больше. Этот старый шут Клавдий — наглец! Как он может заставлять его так долго ждать у своей двери? В порядочном доме слуги уже приступили бы к ежеутренним обязанностям, и, наверняка, давно б открыли, а не продолжали подсматривать через ставни. Но этот дом всегда был особенным, помеченным печатью смерти, ведь именно здесь встретила свою ужасную смерть изменница Ливилла, отравившая мужа ради любовника. Стены помнят ее вопли, когда она погибала в голодных муках, в то время, как ее мать за соседней стеной бесстрастно внимала ее проклятиям. Говорили, что сама старуха тоже умирала мучительно.
От этих мыслей Лепиду стало не по себе. Захотелось бежать со всех ног, холодная дрожь пронизала тело, и он уже было собрался уходить, но тут дверь скрипнула и отворилась, приглашая войти. Содрогнувшись, Лепид тем не менее сделал робкий шаг в темный вестибул.
— Эй, кто-нибудь! — позвал он, не решаясь ступить дальше.
— Проходи, Эмилий Лепид, — из глубин дома раздался старческий голос. Лепид узнал голос Клавдия и смелее шагнул вперед. В атриуме было светлее, и Эмилий различил фигуру хозяина. Старик тяжело опирался на трость и натужно кашлял.
— Ты нездоров, Тиберий Клавдий? — Лепид умышленно опустил приветствие.
— Боюсь, что это лихорадка, — Эмилию пришлось напрячь слух, чтобы расслышать шепот старика. — Пришлось распустить рабов, чтобы не распространилась зараза.
Лепид в ужасе отпрянул от Клавдия.
— Прости, что неподобающе встретил тебя. Помоги мне вернуться в постель, меня уже несколько дней мучает озноб и сильные головные боли.
Старик, опираясь на палку, сделал шаг к Эмилию и протянул руку. Лепид развернулся и побежал прочь из дома. Едва за ним захлопнулась входная дверь, Клавдий разразился громким смехом вполне здорового человека.
Эмилий погонял коня, невзирая на толкотню римских улиц. Ему казалось, что лихорадка преследует его, и он стремился сбежать из проклятого места, как можно скорее. Обратно во дворец! В шум празднеств и тишину палатинского сада! Но только не во тьму и болезнь!
Он никак не продвинулся в своем расследовании. К Макрону он заезжать боялся, помнил, какую сильную неприязнь испытывал к нему бывший префект претория. Чего доброго, вытолкает взашей на потеху толпе. С него станется!
Эмилий возлагал надежды на разговор с Клавдием, припугнуть старика ничего не стоило, но вышло наоборот. Скорее всего, Клавдий уже не жилец на этом свете! Получалось, что нити предполагаемого заговора завели в тупик.
Надо было вернуться к беседе с Агриппой. Хитрый иудей что-то явно знал и скрывал. Но он труслив и боится потерять расположение Калигулы, поэтому вызвать его на откровенность не трудно, притворные обмороки не избавят Агриппу от признания. Можно подослать преторианцев и к Астурику, выбить признание из юнца, но Гай Цезарь может воспротивиться этому, тем более, что подозрения Лепида интуитивны, и прямых доказательств нет.
Во дворце Лепид нашел Кассия Херею и поросил его отыскать Ирода Агриппу, а сам прошел в покои к Ливилле. Девушки там не оказалось, она недавно уехала на прогулку вместе с Домицией Лепидой Младшей и маленьким сыном Агриппины. Сама мать в это время прохлаждалась в купальне.
В ароматной воде, усыпанной лепестками роз, Агриппина нежилась в ожидании, когда истечет положенное время и рабыня смоет с ее лица маску из меда и ослиного молока. Ее роскошные волосы были зачесаны назад и натерты смесью из яичных желтов. Увидев это зрелище, Эмилий расхохотался.
Дремавшая Агриппина вскочила, пытаясь разлепить веки, и злобно закричала, чтобы он убирался вон.
— Я не уйду, пока не поговорю с тобой, — сказал Лепид, сбрасывая тунику и погружаясь в теплую воду рядом с девушкой.
— Я не звала тебя, в это время мне нравится быть одной, — Агриппина оттолкнула его руки от своих коленей.
— Конечно, я понимаю. Но можешь успокоиться, эти секреты красоты мне прекрасно известны, — не удержался Эмилий от насмешки.
— Еще бы, — фыркнула Агриппина, — ты ведь сам ими пользовался долгое время, пока играл женщину.
Лепид больно ущипнул ее, но она не унималась:
— Решил вспомнить старое? Роль мужчины наскучила?
— Прекрати, если не хочешь, чтобы я ударил тебя. Когда вернется Ливилла?
Агриппина пожала плечами:
— Я ей не нянька. А что, ты возжелал ее?
— Я сказал, прекрати так со мной разговаривать. Ее ласки не способны расшевелить даже мертвого. Она нужна мне по другому делу. Кстати, ты не видела Фабия Астурика?
Агрппина поднялась во весь рост. Розовые лепестки покрывали ее роскошное тело.