Калимба. Запертые. Эксперимент вышел из-под контроля
Шрифт:
Рома тут же встал между девушками и показал браслет:
– Ну-ну, девчонки, спокойно!
Наташа закатила глаза, взяла йогурт и ушла на диван.
Рома посмотрел на пустую сковородку:
– А что, еды нет?
– Вон холодильник, – отрезала Татьяна, садясь обратно за стол.
– Полегче! Чего нападать-то сразу?
– Кто на тебя нападает? Ты спросил – я ответила.
Татьяна допила лимонад, вымыла свою тарелку и ушла. Она старалась не замечать Нурлана, но сделать это было непросто.
Андрей
Сергей Аркадьевич протер хлебом пустую тарелку.
– Давайте, я помою, – Катя забрала его посуду.
Старик с благодарностью кивнул и уехал. Катя, закончив, тоже ушла.
– Ясно, понятно, – недовольно продолжил Рома. – Ну ничего, мы не гордые. Нурлан, есть будешь?
Нурлан неуверенно кивнул.
– Так, раз. Наташка, ты?
Наташа, лежа на диване, подняла большой палец вверх.
– Два. Платон? Сделаю вам по особому рецепту.
– Давай, удиви нас, – ответил Платон, доедая второе яблоко.
Рома вынул из холодильника яйца:
– Щас такой омлет замучу – ебнетесь! Я три месяца в Баренцевом море на судне помощником кока отработал. Экстрим-профессия! Это вам не тундру пылесосить. Был у нас случай один…
Рома ловко рубил помидоры и травил одну флотскую байку за другой. Атмосфера в гостиной разряжалась.
15 часов с начала эксперимента
Катя шла по длинному коридору. Ей хотелось побыть одной.
Именно для этих целей Профессор спроектировал в помещении эксперимента специальную комнату. В небольшом уютном пространстве участники могли провести время наедине с собой: уютное кресло, камера для записи видеодневников и большое окно в помещение для групповой терапии. Со стороны терапевтической окно было зеркалом. Такое же, как в допросной, где детективы раскалывают подозреваемых.
Катя заглянула в комнату: никого. Она села в кресло напротив камеры.
Мещерский готовился к первому групповому сеансу. Перелистывал записи, структурировал тезисы. Пора. Профессор снял пиджак со спинки кресла и увидел Катю на одном из мониторов. Любопытно.
Хотя Мещерский любил точность, он легко отложил начало сеанса. Придвинулся к мониторам, на автомате достал из кармана небольшую музыкальную шкатулку и крепко сжал.
Катя включила запись видео, но никак не решалась начать.
– Привет… Не знаю, что нужно говорить… Профессор сказал, что здесь можно поделиться своими чувствами, рассказать, как прошел день. Или просто прийти, когда хочется побыть одной…
Она замолчала. Хотелось убежать, спрятаться. Катя изобразила улыбку.
– Со мной все в порядке. Я хорошо сплю, чего давно не было. Участники, кажется, обычные люди, у всех свои проблемы…
Катин голос сорвался. Она снова лгала. Теперь самой себе. Глупо.
– Нет… Так нельзя.
Глаза Кати наполнились слезами, она принялась теребить тонкий браслет из красных нитей.
– Профессор просил быть честной. Это важно для исследования, для меня. Я должна говорить правду. Мне здесь плохо. Я стараюсь держаться, но все эти люди мне не близки… Я не знаю, что я тут делаю. Не знаю…
Катя тяжело вздохнула.
– Но то, что я хорошо спала, – правда.
Катя посмотрела в камеру. Мещерскому казалось, что она смотрит ему в глаза.
– Я очень хочу, чтобы все получилось. Я буду улыбаться, не буду фокусироваться на плохом. Буду мыслить позитивно! Мыслить позитивно…
Катя выдавила улыбку, задумалась. Ей предстояло передать словами свои чувства, а это давалось трудно.
– Не ожидала увидеть Платона. Он так изменился, подурнел, я уже почти не злюсь, но… мне его жалко. Это плохой знак, это слабость.
Катя вытерла слезы.
– А я здесь, чтобы стать сильнее. Я себе это должна…
Она отпустила браслет, отключила камеру и пропала с монитора Профессора.
Что ж, неплохо. Мещерский с удивлением обнаружил в руках музыкальную шкатулку. Такое с ним бывало, когда он слишком увлекался.
Профессор надел пиджак, спустился в подвал и начал набирать на замке шестизначный код, как вдруг раздался дверной звонок.
15 часов 20 минут с начала эксперимента
На крыльце клиники стояли двое. Старший следователь по особо важным делам Следственного комитета Сергей Брындин и его новый молодой напарник Дима Заварзин. Брындин, сорокапятилетний мужик в теле, за двадцать один год службы умудрился не растерять энергию и природную веселость. Заварзин же, несмотря на молодость, был полной противоположностью старшего товарища – худой, сутулый, мрачный с виду тип. Брындин нетерпеливо жал на дверной звонок. Заварзин, в отличие от напарника, никуда не торопился. Он расслабленно курил, глядя на лес. Брындин не сдавался, отпустил кнопку звонка и энергично застучал в дверь кулаком.
Дима аккуратно затушил сигарету, бросил в стоящий неподалеку ящик из-под тротуарной плитки и посмотрел на часы:
– Нет там никого. Поехали. Все равно это к делу не приобщить. Антинаучная ерунда какая-то. Зря время тратим.
Брындин спустился с крыльца:
– Заварзин, ты в своей должности сколько минут, напомни?
– Вторая неделя пошла, – без тени смущения ответил Дима.
– При всем уважении к твоему отцу, ты здесь временно. Поэтому давай мотай на ус и не отсвечивай.