Калинова яма

Пелевин Александр Сергеевич

– Вот так же и у нас. Музыка – величайшая объединяющая сила. Главное, чтобы она не призывала молодежь к разрушению и саморазрушению. За этим у нас следят. И у вас тоже.

– Согласен. А вы сами любите джаз?

– Честно – да. Очень. Даже американский. Только не пишите об этом, а то некоторые мои товарищи могут дать мне за это по голове, – Кестер рассмеялся.

– Как скажете.

Сафонов вновь посмотрел на компанию американцев: они медленно и лениво поднимались с кресел и собирались уходить. Один из них копался в бумажнике, чтобы расплатиться.

– И

напоследок, – Сафонов с облегчением вздохнул. – Как вы можете оценить перспективы советско– германского сотрудничества в культурной сфере?

– Перспективы прекрасны. Мы гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд. Мы – разные народы с разным национальным характером и разным темпераментом, но если мы будем вместе работать на благо нашего будущего, мы добьемся ошеломительного успеха. Так и будет: я в этом более чем уверен.

– Спасибо за яркое интервью.

– Не стоит благодарности. Мне очень приятно общаться с вами.

Сафонов вновь посмотрел в дальний угол: американцы расплатились и пошли к выходу. Кестер тоже наблюдал за ними. Между собеседниками повисло недолгое молчание, пока туристы выходили из ресторана.

Сафонов захлопнул блокнот и нервно повертел в пальцах ручку. Затем он подозвал официанта:

– Будьте добры, два темных пива, пожалуйста.

Когда официант удалился, Сафонов слегка понизил голос, но почти не сменил тона.

– А теперь, Клаус, давайте о деле. Я очень долго добивался разрешения на это интервью.

Кестер снова протер очки и ответил таким же слегка пониженным голосом:

– Зачем вы предложили этот ресторан? Мы тут как на ладони. И эти американцы, – он кивнул на опустевшее место в дальнем углу. – Да и официант.

– Вы полагаете, один из американцев?

– Тот, что делал вид, будто засыпает за столом.

– А официант?

– С большой долей вероятности. Еще я видел мужчину, который минут десять курил за окном. Одну за другой. Постоял, выкурил три папиросы и ушел.

– Но мы провели интервью. Если они и слушали, то теперь все нормально. Лишняя паранойя вредна, Клаус, и вы, как никто другой, это знаете.

Кестер промолчал. Его лицо больше не показывало ленивой расслабленности: глаза его нервно бегали по сторонам.

– Вы железный человек. Завидую. Я уже старый, нервы ни к черту, – Клаус снова посмотрел в окно. – Завтра я возвращаюсь в Берлин. Несколько моих коллег тоже. Некоторые уже уехали вчера, другие уедут сегодня или завтра.

– Так скоро? Вы полагаете…

– Я знаю.

Оба замолчали и стали смотреть в окно: официант принес пиво. Сафонов поблагодарил его и попросил счет. Официант вновь удалился.

– Когда? – встревоженно спросил Сафонов.

– Не знаю, но очень скоро. Точно знаю, что у нас еще как минимум десять дней. Но меня отзывают обратно уже сейчас. Более того: на Чистом переулке [1] сжигают бумаги. Я видел, как коробки с документами относили в подвал. При этом никто толком ничего не говорит касательно даты. Но на уровне слухов – да, около десяти дней.

Кестер достал из кармана жилета серебряный портсигар, нервными движениями достал сигарету, чиркнул спичкой и закурил.

1

До войны в доме № 5 по Чистому переулку располагалась резиденция посла Германии в СССР Вернера фон Шуленбурга.

– Теперь вы понимаете, что моя тревога небеспочвенна.

– Понимаю, – Сафонов тоже закурил.

– В общем, вот, – Кестер распахнул пиджак и вытащил из внутреннего кармана свернутый экземпляр «Комсомольской правды». – Это вам. По нашему делу.

Сафонов взял газету, развернул, глянул на дату. Это был вчерашний номер: тот самый, в котором была его заметка о секции плавания. На главной полосе была фотография Светланы Тихомировой, которая встретилась ему сегодня в трамвае.

– Как обычно? – спросил он.

– Да, – Кестер резко выпустил струю дыма и стряхнул пепел.

Сафонов свернул газету и положил ее в саквояж. Из дальнего конца зала к ним шел официант. Кестер снова затянулся сигаретой и отхлебнул пива.

– Хорошее, густое, – сказал он.

– Да, мне тоже нравится. Главное – не злоупотреблять, – улыбнулся Сафонов.

Официант положил на стол счет.

– Что-то еще? – полюбопытствовал он.

– Нет, спасибо, – с улыбкой ответил Сафонов. – Очень хорошее пиво.

– Рад слышать, – официант вежливо откланялся и удалился.

– А что вам нравится из современной советской музыки? – сменил тему Сафонов. – Может быть, слышали Шульженко?

– Шульженко слышал, очень хороша, – Кестер снова говорил медленно и лениво, потягивая пиво из кружки. – И Изабелла Юрьева. Чарующий голос.

– Согласен, – Сафонов тоже глотнул пива и откинулся на спинку кресла, потому что в глаза вдруг резко ударил луч солнца, отраженный через стекло от витрины напротив. – Кстати, хотел спросить: не осталось ли у вас сигарет? Я имею в виду – нормальных сигарет.

– Увы, увы, – повел плечами Кестер. – Давно не привозили. У меня в портсигаре осталась последняя. Простите, но не смогу вам ее пожертвовать.

Допив пиво и расплатившись, они вышли из ресторана, пожали друг другу руки и попрощались. Сафонов пошел к остановке трамвая. Кестер остался у входа в ожидании такси.

Олегу было тревожно. Трамвай на этот раз был почти пуст: он сел у окна, поставив саквояж на колени, и тяжело вздохнул.

Придя домой, он закрыл за собой дверь, плотно завесил шторы, поставил саквояж на стул и вытащил газету. Открыл на двенадцатой странице. К ней была плотно приклеена желтоватая бумажка с длинными рядами мелких цифр. Сафонов нагнулся к плинтусу и вытащил из-под паркета похожую бумажку, но в два раза больше по формату. Сел за стол, положил обе бумажки рядом, взял ручку и принялся за расшифровку.