Калинова яма

Пелевин Александр Сергеевич

Кестер опустил голову и на некоторое время замолчал. Затем ответил совсем тихим голосом:

– Я не дипломат, Гельмут. Я шпион. Как и вы. А вы знаете, что они делают с немецкими шпионами.

– В первую очередь вы солдат невидимой армии фюрера, – отчеканил Сафонов. – Так и ведите себя как солдат. Не время распускать нюни: вы этим ничем не поможете.

Вода закипела. Сафонов наполнил заварочный чайник, поставил на стол два фарфоровых блюдца и чашки. Кестер молчал.

В полной тишине Сафонов разлил чай, поставил на стол сахарницу со щипцами, уселся

на стул напротив Кестера и стал говорить – тихим, спокойным и мягким голосом.

– Я понимаю, Клаус, что я сейчас не добьюсь от вас подробной информации. Я не буду ее добиваться. Для меня и для вас сейчас самое главное, чтобы вы успокоились и не делали глупостей. При этом я понимаю, что вы очень напуганы и боитесь за свою жизнь. Что уж поделать, такая у нас работа. Поэтому мы поступим следующим образом, – он сделал глоток горячего чая. – У меня есть здесь хорошие знакомые. Проверенные люди. Они заведуют гостиницей неподалеку отсюда – пятнадцать минут ходьбы. Они могут помочь в случае проблем. Сейчас я отведу вас в эту гостиницу и поселю в номер, представив вас как своего друга. Никаких вопросов они не будут задавать. Более того: я попрошу их, чтобы они вызвали вам такси в… Во сколько у вас завтра поезд?

– В полдень, – глухо отозвался Кестер.

– Чтобы они вызвали вам такси к одиннадцати утра. Они доедут до вокзала вместе с вами и проследят, чтобы вы сели на поезд. И я удостоверюсь завтра, что вы так и сделали. Вы поняли меня?

– Да. Да, да, – закивал Кестер, дрожащими руками поднося к губам чашку. – Спасибо вам.

Сафонов понял, что его гость успокоился. Он не наврал: его знакомые действительно заведовали гостиницей на Фрунзенской набережной. К ним можно было обратиться в случае проблем, чтобы переночевать в номере. Однажды Сафонову пришлось воспользоваться их гостеприимством, поэтому он знал, о чем говорил. Вопросов они действительно не задавали. Они знали его как Виталия Воронова.

– Допивайте чай, дружище. Если хотите, могу налить еще. И пойдем: время уже позднее. Все будет хорошо, Клаус. Обязательно.

Все будет хорошо, думал он.

Москва, 13 июня 1941 года, 01:40

Сафонов вернулся домой далеко за полночь – невероятно уставший и злой. Состояние Кестера беспокоило его; впрочем, он оставил его с надежными людьми. Они точно проследят, чтобы с ним ничего не случилось. А если вдруг и случится, он, Сафонов, узнает об этом сразу же. Сейчас, думал он, его поят чаем и укладывают спать на кровать в номере. Пусть как следует выспится.

Так ему было намного спокойнее.

Он лег на кушетку прямо в брюках и рубашке, расстегнув только три верхние пуговицы. Раздеваться было лень, но спать не хотелось, несмотря на усталость. Он лежал и смотрел в темный потолок, ворочался с бока на бок, закрывал глаза, снова открывал и видел темный потолок. В конце концов он тяжело вздохнул, встал и закурил у окна.

Он думал о работе.

Сафонов всегда говорил себе, что разведчик должен в любой ситуации сохранять хладнокровие. Это азы, это очевидная истина, понятная даже ребенку. Никогда нельзя давать волю эмоциям – ведь в опасной ситуации один дрогнувший мускул на лице сможет выдать тебя с потрохами. Достаточно один раз ослабить хватку над собой, как дальше все покатится вниз по склону, как снежный ком, и все – ты больше не разведчик, ты заключенный или труп.

Даже наедине с собой, говорил себе он, даже наедине с собой ни в коем случае нельзя давать волю эмоциям. Вообще, конечно, этих эмоций и вовсе не должно быть: только холодная голова, только мысли о деле, и ничего больше.

Но произошедшее с Кестером страшно злило его. Настолько злило, что хотелось сунуть голову в ведро со льдом, чтобы перестать испытывать эту злобу – ведь это плохо, нельзя, нехорошо испытывать сильные эмоции, и нельзя волноваться, нельзя нервничать, от этого все может пойти вверх дном.

Нечто извне вмешивалось в работу отлаженного механизма, и из-за этого шестеренки начинали тормозить и предательски скрипеть. Такого быть не должно. Ситуация всегда, абсолютно всегда должна быть под полным контролем. Сейчас Сафонов не чувствовал этого контроля.

Но если очень хочется и никто не видит, то можно, подумал вдруг он, выбрасывая окурок.

И со всей силы, сжав зубы до крови в деснах, ударил кулаком в стену.

 

ВЫПИСКА

из протокола допроса подозреваемого в шпионаже Гельмута Лаубе от 1 июля 1941 года

ВОПРОС. Когда и каким образом вы познакомились с Клаусом Кестером?

ОТВЕТ. В ноябре 1939 года, вернувшись из Польши, на званом ужине в Берлине.

ВОПРОС. Вы поддерживали с ним близкие отношения?

ОТВЕТ. Не очень. Мы редко встречались.

ВОПРОС. Насколько часто вы общались с Кестером в Москве?

ОТВЕТ. Примерно раз в два-три месяца. Не особенно часто.

ВОПРОС. Это он передавал вам задания из центра?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. И задание выяснить данные о Брянском гарнизоне тоже передал вам Кестер?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Когда он передал вам это задание?

ОТВЕТ. 12 июня.

ВОПРОС. Когда вы последний раз видели Кестера?

ОТВЕТ. Вечером того же дня.

ВОПРОС. Как это произошло?

ОТВЕТ. Он пришел к моему дому и сказал, что очень напуган.

ВОПРОС. Чего он боялся?

ОТВЕТ. Вас.

ВОПРОС. Поясните.

ОТВЕТ. Советских контрразведчиков.

ВОПРОС. Нам известно, что в ту ночь его приютили в гостинице. Как называлась гостиница?

ОТВЕТ. «Пролетарий» на Фрунзенской набережной.

ВОПРОС. Назовите имена и фамилии тех, кто предоставил Кестеру номер и сопровождал его до поезда.

ОТВЕТ. Третьяков Олег Алексеевич, Вавилин Николай Федорович.

ВОПРОС. Вы получали на следующий день какие-либо сведения о Кестере?

ОТВЕТ. Да. Мне сообщили, что он уехал в Берлин.

ВОПРОС. Кто вам об этом сообщил?

ОТВЕТ. Третьяков.

ВОПРОС. Когда вы купили билет на поезд до Брянска?

ОТВЕТ. Вечером 12 июня.

ВОПРОС. Что произошло на станции Калинова Яма?