Калки. История одного воплощения. Часть вторая
Шрифт:
– Что?.. Что происходил? – вытаращил глаза издатель.
– Ты… зачем сюда приехал? – взяв за грудки бедного еврейчика, прикрикнул спортсмен.
– Я… я хотел поговорить с вами, – задыхаясь от волнения, пропищал тот. – Я… я люблю Ингу, и всё сделаю для вас… Погоди, не бей… Я хотел предложить, давайте жить вместе. Я, Инга, ты, Саша…
– Блядь! – крикнул Саша и стукнул Григория об стену. – Ты нормальный? Ты чего, в натуре, решил устроить здесь шведскую семью. Нахрена притащил сюда извращенца?
– Какого извращенца? – прикинулся Григорий, что не
– Вот того, – кивнул он в сторону Аксёнова, который сейчас подошел к углу дома и остановился, взирая, что будет дальше. – Знаешь, что этот пидар сейчас сделал? Снял штаны и подрачил на меня, обвафлил мне брюки. А потом, сука, еще и полизал…
– Тебе… тебе не понравилось? – спросил Григорий, и затем много дней жалел об этом (он в шоке не так просто сформулировал)
Инга от ужаса аж закрыла лицо ладонями, когда Александр нанес в живот Григория мощнейший апперкот. На какое-то мгновение он приподнял тело на руке… Григорий упал на колени и тут же облевался.
– Убирайтесь оба, пидарасы! – закричал спортсмен.
– Эй, стой! – крикнул Саша несколько позже, когда согнутый Григорий, поддерживаемый Аксёновым, ковылял у калитки. – Где бабло?… Ну, этот, как его?… Гонорар за книги?
– Мы всё перечислили на счет Инги… Посмотрите, не должно быть ошибок, – ответил Григорий, держась за живот и корчась от боли.
– Саш, я еще не ходила в банк, наверное, перечислили, – сказала Инга подымаясь.
– Слышь ты! Чтоб второй тираж вышел без балды. А то я приеду, урою…
14.
– Вы всё испортили! Вы всё испортили! Зачем? – захныкал Григорий, когда сел в машину. Аксёнов уже был за рулём. – Зачем я вас взял? Теперь… в Тверь…
– Нет, мы останемся, – спокойно сказал писатель, раскуривая трубку. – Останемся. Снимем квартиру или даже дом на месячишко.
– Зачем?
– А мне здесь нравится. Прекрасный посёлочек. И мне нравится и Инга, и Саша. Да и тебе гляжу… Я видел, ты любишь Ингу.
– Оставайтесь, а я уеду…
– Нет, ты мне нужен. Не спрашивай, зачем. Ты останешься… хотя бы ради любви к Инги.
– Я вас совсем не понимаю. Сначала вы всё портите из-за своего неугомонного эксгибиоционизма. А теперь… Как теперь? Что… куда вы смотрите?
– Учитель? – Аксёнов это сказал так, точно увидел приведение. Сразу напрягся и натянулся как струна, трубка задрожала. Мимо автомобиля шел высокий, рыжеволосый, странно одетый мужчина, в форму времен гражданской войны двадцатого столетия. На нём были галифе, гимнастёрка, хромовые сапоги и будённовка с синей звездой.
– Это… наверное, актер. Должно быть, здесь съемки фильма, – предположил Григорий, провожая красноармейца взглядом.
– Учитель здесь, – задумчиво произнес Аксёнов, не слушая, что бормочет издатель.
– Учитель? Что вы имеете ввиду? Вы его знаете? Почему вы мои вопросы игнорируете? Михаил Николаевич…
– Поехали, – сказал Аксёнов, – поищем, где сдают жильё…
– Вота, хатка малеха, одна комнатка, – сказала очень толкая женщина, похожая на хохлушку, когда Аксёнов и Григорий зашли в дом как потенциальные квартиросъемщики. – Я сдаю вообще-то парам. Тахта большая, ну одна. В сарае есть раскладушка…
– Ну, зачем? Нас устраивает и большая тахта. Можете считать нас парочкой влюблённых, – улыбнулся Аксёнов протягивая деньги.
– Ой ли, шутник вы, дядечко…
– Вы не верите, что мы любовники? – у Аксёнова было игривое настроение. Григорий же был понурый.
– Видимо ли это, чай мужики… Или вы того… как фильмах?
– Того, – смеялся писатель
– Ох, ты, батюшки мои… Я вам не в жизть не поверю…
Аксёнов вдруг ухватил подбородок Григория, повернув лицо к себе и… стал лизать тому губы. Издатель не ожидал такого, и не сопротивляясь, подался порыву. Мужчины, целуясь, заиграли языками… Аксёнов оглянулся, хохлушка смоталась.
– Ого, а у тебя встал…
– Зачем?… Зачем вы это делаете? – вырвался издатель и быстрым шагом отошел. – Зачем я вам здесь нужен? Для сексуальных забав?
– Не обольщайся… Ладно, будь здесь. Мне нужно уйти…
…Додик сидел на выступе скалы, метрах в тридцати над землей. Аксёнов еле отыскал его. На поиски ушло часа два, но он сумел включить внутренний компас, как когда-то тот учил его.
– Здравствуй, учитель, – сказал Аксёнов, опускаясь рядом, он еле сдерживал слёзы. Додик просто кивнул, не поворачивая лица, он смотрел куда-то вдаль. – Я скоро допишу книгу…
– Да, я знаю, – отрешенно сказал Додик.
– Я… я устал от неё, учитель… Устал от того, что мне не изменить ничего, я описываю лишь, что ко мне приходит…
– Тридцать лет назад ты мне сказал, – медленно произносил Додик, – что не станешь писать её, не напишешь не строчки. Я тогда ответил, это твой долг…
– Да, я понимаю… Это моя миссия… Но я и тогда говорил, и сейчас скажу, я не гожусь в крестители Его. Какой из меня Иоанн-креститель? Это слишком для меня тяжкий крест! Слишком, учитель! – Аксёнов печально выдохнул. – Ты не представляешь, как это ужасно писать и знать, что героев этой книги ждет дальше. Я привыкаю к ним, мне они симпатичны, я влюбляюсь в них… Но поделать ничего не могу. К примеру, этот Саша. Мне по-человечески нравиться он. И я знаю, что будет через пять лет. Мне его жалко, до боли жалко. Я… я пробовал переписать, переделать те страницы, но не смог… Ты говорил, что мне уготована роль автора? Но я не автор, я жалкий летописец этого мира. Я знаю, что ждет мир все эти сто оставшиеся лет, но… но мне ничего не изменить…
– Я рад тебя видеть, – улыбнулся Додик. – Мы не виделись тридцать лет. Ты очень повзрослел…
– Я уже старый, – невесело засмеялся Аксёнов. – И веду жизнь пожилого извращенца… Мне и это не переписать, блин! Скажи, почему всё именно так? Кто может менять-то эту реальность, если ни ты, ни я, никто из людей не влияют на ход событий?
– Только тот, кто придет в мир скоро. А почему? Потому что он так решил. Нельзя природе давать свободу выбора, иначе её не станет…
– Кстати, хотел тебя предупредить, учитель…