Калки
Шрифт:
— Мы прибыли по государственному делу, Лоуэлл. — Похоже, у Макклауда было необычайно крепкое телосложение. Он пил виски стакан за стаканом, но не пьянел. Впрочем, его манеры были резкими и грубыми независимо от состояния.
Напротив, Прейджер был вежлив и воздержан.
— Мы закончили проверку «Калки Энтерпрайсиз», доктор Лоуэлл. И я обязан сказать вам, что ваша корпорация оказалась в громадном долгу перед правительством, недоплатив в общей сложности около четырех миллионов долларов налога. Более точные данные находятся в моем «дипломате».
— Но самый большой сюрприз заключается в том, — добавил Макклауд, — что лично вы виновны еще и в мошенничестве.
— Подождите, мистер Макклауд. Давайте не будем торопиться. — Прейджер был строг. И убедителен. — Мы во Внутренней финансовой инспекции никогда не считаем человека виновным, пока не будет доказано обратное. Это особенность Америки. — Чувствовалось, что Прейджер был несказанно доволен своей маленькой речью.
Джайлс хладнокровно парировал этот выпад.
— Естественно, я буду советоваться со своим адвокатом. — Помню, я удивилась, что он ни капли не расстроился. Наоборот, эта ситуация его забавляла.
— Завтра вы будете арестованы нью-йоркской полицией, — сказал Макклауд.
Джайлс начал рыться в красивом секретере восемнадцатого века.
— Думаю, — сказал он, — что полиция все еще бастует.
— Сегодня днем забастовка закончилась. — Макклауд посмотрел на Джайлса сквозь янтарную жидкость в стакане.
«La Vie en Whiskey». Я всегда жалела, что не видела Эдит Пиаф своими глазами и не была на ее концертах. Когда-то у меня было много ее записей. После развода они остались у Эрла-младшего. Но он любил только «кантри» в исполнении американских горожан шестидесятых годов. Я ненавижу Боба Дилана.
— Ни один государственный служащий, — внезапно сказал Прейджер, — не имеет права на забастовку. Это правило ввел Кэлвин Кулидж в свою бытность губернатором Массачусетса. Отрицание данного принципа ведет к анархии в обществе, доктор Лоуэлл! — Прейджер не сомневался в своей правоте.
— Мистер Прейджер, меня не надо в этом убеждать. — Джайлс вынул из секретера «дипломат». — Я с вами совершенно согласен. — Джайлс передал «дипломат» Макклауду. — Вот документы, о которых вы спрашивали.
— Так-то лучше, — проворчал Макклауд. Меня поразило бесстыдство, с которым вручалась и принималась взятка.
Я посмотрела на Прейджера. Конечно, он должен был догадаться, что это значило. Но он был занят собственным «дипломатом».
— Я бы хотел, — сказал он, — ознакомить вас с основными выводами нашего аудита.
— Я весь в вашем распоряжении. — Джайлс сел; его лицо стало тревожным.
— С чисто криминальной точки зрения мы считаем, что вы управляли делами «Калки Энтерпрайсиз» просто великолепно.
— Благодарю вас, мистер Прейджер.
— Сэр, я готов снять перед вами шляпу. По сравнению с вами мафия — невинные овечки. Кроме того, должен сказать вам, что благодаря туману, который вы напустили в свои гроссбухи, наши агенты затратили на эту ревизию примерно двадцать тысяч человеко-часов.
— Двадцать тысяч! — присвистнул Макклауд. — Кажется, это годовой бюджет вашего времени, Прейджер? Я имею в виду настоящий бюджет Внутренней финансовой инспекции.
Когда два бюрократа стали сравнивать бюджеты своих организаций, у меня пропало второе дыхание. Третьего не предвиделось. Я извинилась и сказала, что ухожу. Правительственные агенты были вежливы.
— Спокойной ночи, дорогая Тедди, — нежно сказал Джайлс. — Приятных снов. Встретимся за завтраком. — Помню, я подумала, что в данных обстоятельствах он искушает судьбу.
Искушаемая судьба нанесла свой удар. Незадолго до рассвета на борт поднялась полиция. Джайлса арестовали. Я спала и не слышала поднявшейся суматохи. Когда я проснулась, Джайлса уже не было, а на палубах толпились нью-йоркские сыщики.
Утро было солнечным, но холодным. Обещали снег. Ветер дул с северо-северо-востока. На палубе стояла Лакшми в теплом пальто, надетом поверх сари. Джеральдина сменила сари на более практичный твидовый костюм от «Пека и Пека». Я присоединилась к ним у носового ограждения. Мы стояли и сверху вниз смотрели на плавучую платформу, на которой собирался танцевать Калки. Напротив вездесущие телевизионщики грузили на буксир свои камеры.
Я подумала о телеоператоре из Катманду. Красно-бело-синие кроссовки. Светлые волосы. Очки. Красные руки. И внезапно ощутила приступ вожделения, несомненно, вызванный соответствовавшей случаю истерией.
Лакшми нервничала. Я спросила почему.
— Они пытаются арестовать Калки.
— Причина серьезная. Где он?
— Скрывается, — сказала Джеральдина. В холодном апрельском свете ее три веснушки казались маленькими медными пенни.
— Но ведь в полдень ему придется выйти на палубу.
Лакшми кивнула.
— В том-то и дело.
Полицейские все еще обыскивали яхту. Они были повсюду. Казалось, им здесь очень нравится. Я не могла понять почему. Они смеялись, шутили, махали руками телевизионщикам на буксире. Хотя они не сводили с нас глаз, никто не подходил к нам близко… кроме Макклауда. Он метался по палубе, как чудовище из малобюджетной версии «Франкенштейна». Нарк мучился похмельем после вчерашнего. Кроме того, утро казалось ему продолжением вечера, потому что он не спал ни секунды. Он провел ночь, разговаривая с Джайлсом. После ареста Лоуэлла Макклауд плотно позавтракал и продолжил попойку.
— Доброе утро, леди, — вежливо поздоровался он. Мы ответили ему очень сдержанно. — Мне очень жаль нашего друга Джайлса. Но как только он внесет залог, его тут же выпустят.
— Где его держат? — спросила Джеральдина.
— В Первом округе. Это площадь Эриксона, шестнадцать. Два квартала к югу от Канала. Завтра он снова будет с нами. Это крайний срок.
— Слишком поздно, — сказала Лакшми.
— В чем его обвиняют? — спросила я.
Макклауд отбарабанил перечень преступлений, если и не громадный, то достаточно внушительный. Главное обвинение заключалось в торговле наркотиками.