Каллиграф
Шрифт:
Всем нам потребовалось некоторое время, чтобы как следует подружиться с «Орвието». Затем профессор Уильямс нарушил тишину:
– Грейс говорила, что вы много путешествуете Мадлен?
– Да, в основном по работе. Я только что вернулась из Америки.
– И как вам Нью-Йорк?
– Очень странно: совсем иное ощущение, чем раньше. Близости стало больше. Теперь каждый, приехав в Нью-Йорк, сразу осознает себя нью-йорк-цём. Это то, что лежит на поверхности, – Мадлен говорила очень быстро. – Но в этот раз я была в городе всего лишь один вечер, между двумя рейсами. Так что у меня не было возможности как следует… А потом я сразуотправилась в Сакраменто. Вот там вообще ничего не происходит. Разве что с раками.
– Понятно, – кивнул профессор Уильямс, казалось, он устал произносить слова и стремился к предельной краткости. – Я был в Сакраменто. Лекционный тур. Не слишком веселое местечко, не так ли? А как праздник?
– Его устроили в маленьком городке в семидесяти милях к северу. А до этого я была в Аммане, в Иордании, тоже по работе.
– Вы пишете книгу? – вмешалась в разговор бабушка.
Мадлен, как всегда, когда речь заходила об этом предмете, продемонстрировала скромность:
– Это трудно назвать книгой, скорее нечто вроде литературного путеводителя. По крайней мере, я надеюсь, что получится именно это.
Мадлен покосилась на вторую миску с чили, которую только что принес официант.
– Ну, ее же будут рекламировать, – сказал я. – Издатели позаботятся о твоем успехе. Они делают на тебя ставку.
Мадлен скрестила пальцы.
– И что вы там описываете? Не знаю, можно ли так сказать, что-то я запуталась, – бабушка чуть заметно нахмурилась, как будто всю жизнь провела в отчаянных попытках преодолеть языковые трудности.
– В основном, речь идет о Сирии, но немного и об Иордании. Это что-то вроде путеводителя для женщин.
Профессор Уильяме снова включился в беседу:
– А могу я спросить: почему именно дляженщин?
Бабушка ответила за Мадлен:
– Потому что мужчины не стоят того, чтобы для них писать, Фергюс. Они думают, что сами все знают.
Мадлен усмехнулась:
– Причин много. Во-первых, в книжных магазинах и без того хватает обычных путеводителей, так что еще один издатели покупать не станут. Во-вторых, многие считают, что женщинам трудно путешествовать по этим странам, а меня это раздражает. Мне хотелось бы чуть-чуть приоткрыть эти места, сказать: смотрите, здесь есть все, что вам может понадобиться, если только вы знаете, где искать. – Она взяла еще чили. – Ну, а главное, мне просто нравится писать для женщин, что-то в этом есть – мне кажется, женщины читают книги гораздо внимательнее.
– Нет, ну слушай, – я отхлебнул немного вина. – Так нельзя говорить, мужчины точно так же…
– А вот и нет, – перебила меня Мадлен. – Мужчины тратят все силы на поиски скрытого смысла, а женщины воспринимают все гораздо проще. Правда. Женщины просто читают, вот и все, – она обернулась и улыбнулась мне. – И вообще, откуда тебе знать? Ты ведь читаешь только книги, написанные другими мужчинами сотни лет назад, и ты сам говорил, что понятия не имеешь о том, как пишут о путешествиях – и вообще обо всем, что не имеет отношения к Европе. Для тебя даже поездка в Португалию – целое приключение.
Бабушка и профессор Уильяме рассмеялись. Я поднял руки:
– Я ничего об этом не знаю. Это правда. – Я был пристыжен.
– Не бери в голову, – сказала бабушка с притворным сочувствием. – У тебя впереди еще масса времени, чтобы начать учиться.
Дальше беседа потекла гладко, в ритме журчания фонтана. Я наблюдал и слушал, но в разговоре не возникало ничего кроме доброго юмора и искренней симпатии в глазах. И хотя я никогда не пытался отгадать, что на уме у моей бабушки – и тем паче у Мадлен, – мне казалось, что они поладили между собой. (Я подумал, что только полный идиот мог ожидать чего-то иного.) По предложению Мадлен бабушка заказала еще выпивку для всех, и лишь около полуночи мы достигли травянистого безумия «Аверны» – ликера, который по праву можно назвать ликером всех ликеров.
Когда мы уже уходили, бабушка спросила:
– А твой друг Уильям, как у него дела?
– Совсем забыл сказать: он собирается жениться.
Мы дошли до угла Виа Джустиниани, где находилась бабушкина квартира: это была плохо освещенная улица, которая, вероятно, не меняла свой облик на протяжении последних четырех столетий. «Мы представляем собой забавную группу», – подумал я, когда мы остановились перед огромной входной дверью с массивными железными петлями и рядами фигурных металлических скоб, покрывавших всю деревянную поверхность. Бабушка достала ключ, до смешного большой (словно он был изготовлен для какой-то средневековой сокровищницы), и вставила его в замок.
– Тут есть одна хитрость, – объяснила она. – Надо немного потянуть на себя – буквально на пару миллиметров, и тогда он легко поворачивается влево.
Она замешкалась на секунду. Потом меньшая по размеру дверь, врезанная в большую, бесшумно открылась, и мы друг за другом вошли внутрь. Воздух пах по-другому – старым камнем и кипарисом, растущим во дворе. Мы немного прошли в темноте, потом бабушка включила свет, и мы начали восхождение по скрипучей деревянной лестнице, которая вскоре свернула налево.
– Увы, мы с Джаспером всегда жили на самом верхнем этаже, – сказала бабушка, обращаясь к Мадлен, когда мы остановились на одном из пролетов лестницы, чтобы перевести дыхание. – Понятия не имею, почему так сложилось. Это сплошная мука. Особенно в моем возрасте. Но, по крайней мере, это означает, что визиты нам наносят только те, кто очень нас любит. Не правда ли, Фергюс?
Через некоторое время свет на лестнице погас. Я услышал, как профессор Уильяме щелкнул выключателем у меня за спиной.
– Правда, – ответил он, задыхаясь. – Совершенно верно.
По римским стандартам квартира у бабушки просто восхитительно просторная. Но все равно горы книг и манускриптов громоздились повсюду – они полностью покрывали огромный обеденный стол (за которым никто никогда не обедал), тянулись стопками вдоль всех стеллажей (там книги были сложены є уверенной небрежностью и практицизмом бывалого библиотекаря), возвышались башнями и пирамидами под ее любимой настенной картой («Европа: 1492 год»), лежали кучками вокруг ее любимого кожаного кресла, в котором она всегда читала, и постепенно, но неотвратимо захватывали комнату – и это несмотря на то, что в квартире был и отдельный кабинет, и спальня, тоже полная книг. А на место в бабушкиной квартире претендовали не только книги.