Каллиграф
Шрифт:
– Что делают здесь эти статуи? – поинтересовался я.
– И как вам удалось поднять их сюда? – добавила Мадлен.
Профессор Уильяме многозначительно прокашлялся.
Вдоль всей стены, сразу возле входной двери, стояла коллекция из пяти белокаменных статуй высотой примерно мне по плечо, под ногами у них лежал и страницы газеты «Стампа». Вокруг статуй на полу, тоже на газетах, валялось несколько фрагментов скульптур: рука, голова, кусок бедра, ухо.
– Ах, это. Я храню их для одного человека, – пробормотала
– Мадлен, – профессор Уильяме прервал ее на полуслове. – Я хочу выкурить трубку на террасе. Не присоединитесь ко мне? К сожалению, Грейс не разрешает курить в доме. Кажется, это вредно для рукописей. Но снаружи можно делать все, что вздумается. Мы вдоволь накуримся, чтобы потом перетерпеть еще часок, а я вам покажу панораму города.
– Это было бы здорово, – Мадлен сказала это с искренним энтузиазмом.
Они открыли двери, ведущие на террасу и расположенные в дальнем конце комнаты, и на мгновение в квартиру проник далекий городской шум. А потом двери закрылись, и все снова стихло.
Я прошел в кухню следом за бабушкой и смотрел, как она роется в буфете, где у нее хранился кофе.
– Тебе помочь? – предложил я.
– Нет-нет. Конечно нет. Как думаешь, что лучше: «Кибо-чагга» или «Сан-Августин»? Что предпочтет Мадлен?
– Ей понравится все, что бы ты ни приготовила.
– Это я понимаю, Джаспер. Я просто хотела бы подобрать – ну, ты понимаешь – оптимальный вариант.
– «Кибо-чагга».
– Отлично, – Бабушка взяла нужный пакет, раскрыла его и насыпала зерна в электрическую кофемолку. – Значит, будет «Кибо-чагга».
Высокий резкий гул заполнил кухню. Бабушка встряхнула кофемолку и еще раз на мгновение включила ее. Она обернулась ко мне, одновременно поднося перемолотый кофе к носу.
– И не спрашивай меня, что я о ней думаю, Джаспер, потому что это нечестный вопрос.
– Что ты о ней думаешь?
Она улыбнулась:
– Я ничего не думаю.
– Нет, думаешь. Ты всегда и обо всем думаешь.
– Не будь дурачком и не остри.
– Извини. Но все равно: что ты думаешь?
Она достала чашки для эспрессо и пожала плечами:
– Что ты хочешь от меня услышать? Ты хранишь молчание в течение десяти лет обо всех своих отношениях – ты прилагаешь серьезные усилия, чтобы твоя частная жизнь оставалась по-настоящему частной, – и я тебе за это благодарна. А потом в один прекрасный день ты вдруг появляешься… с кем-то. Очевидно, ты испытываешь сильные чувства. Более того. Очевидно, что ты испытываешь очень сильные чувства – Она включила кофеварку. – И я не имею никакого права сомневаться в твоих решениях. Я доверяю твоим чувствам, потому что я знаю… Я знаю, что ты не склонен к необдуманным выводам.
– Ладно, бабушка, перестань изъясняться загадками. Что все это должно означать?
– Только то, что я уже сказала. – Она поставила чашки на крышку кофеварки, чтобы они прогрелись. – Правда, Джаспер, сам перестань. Я знакома с Мадлен меньше пяти часов. – Она проверила пар. – Может, взбить молоко?
– Не обязательно, – отмахнулся я.
– Хорошо.
– Я не прошу тебя делать глубокие заключения. Просто скажи: она тебе нравится?
– Повторяю, Джаспер, мое мнение не имеет никакого значения. Я умру…
– Бабушка!
– Я умру довольно скоро. А тебе придется жить с последствиями любого принятого тобой решения. Именно поэтому только твое мнение имеет значение. И дело в том… – Она нажала магическую кнопку, заставляющую пар устремляться в металлический сосуд и обрабатывать перемолотые зерна. – Дело в том, что я знаю: ты уже принял решение. Я вижу это по тому, как ты с ней обращаешься. И я рада за тебя.
Ее аргументация была настолько ясной и четкой, что я почувствовал себя обязанным возразить ей:
– Я вовсе не принял никакого решения!
Она внимательно посмотрела на меня, прежде чем вернуться к хлопотам вокруг кофе.
– Нет, принял. Ты совершенно определенно его принял. Иначе ты не стоял бы здесь и не спрашивал бы меня, что я думаю. Ты спрашиваешь, что я думаю, только в том случае, когда ты сам прекрасно знаешь, что думаешь ты.Так что не надо лгать – а если тебе так этого хочется, лги поубедительнее.
– Я запрещаю тебе говорить о том, что ты скоро умрешь. Это…
– Правда. Это правда, – она улыбнулась – без характерной для нее иронии, мягко и спокойно. – Джаспер, пора тебе перестать быть таким романтиком. Послушай меня, – она развернулась и посмотрела мне прямо в лицо. – Конечно, она мне очень понравилась. Да, да, это так. Я думаю, она умная и тебе никогда не будет с ней скучно. Полагаю, ты всегда будешь считать ее привлекательной, а это очень важно. Уверена, что она способна поладить с тобой, а ты с ней. Я думаю, она… как бы найти точное слово… она подходит тебе. В моем возрасте появляется инстинкт: чувствуешь, что людям по-настоящему нравится, потому что уже много раз видел нечто подобное. Да, она во многих отношениях равна тебе.
– Но что? Она вздохнула:
– От тебя ничего не скроешь, да?
– Но что?
– Но я думаю, возможно, ты будешь не слишком… не слишком удовлетворен.
– И что это должно означать? Бабушка, ты не можешь вот так сказать это и не…
– Джаспер, не надо злиться. Я…
– Я не злюсь. Я просто… Я просто хочу знать, что ты на самом деле думаешь, потому что… потому что мне важно знать, что ты думаешь. Я хочу – хочу знать – я…