Камбоджа и год ЮНТАК
Шрифт:
Для Хьюго все и всегда превращалось в проблему и все, сделанное другими, было не так (за исключением его начальства, которое всегда было право). По мнению Хьюго, чтобы все было хорошо, мы должны лишь как мелкие сошки, не обсуждая, исполнять приказы начальства. При его режиме я и камбоджийцы научились притворяться дурачками. Если ты всего лишь бесполезный инструмент, сохраняй спокойствие. После нескольких недель работы бок о бок с Хьюго у меня сформировалось четкое представление о том, почему рухнул коммунизм, и я твердо решил никогда не ездить в Болгарию.
В команде компьютерной комнаты был еще один волонтер ООН, Мохаммед Али из Пакистана. Высокий, худощавый, беспрестанно куривший, он работал программистом в Пакистане
Правила вождения и дорожная безопасность в пномпене
Я уже пробыл в Камбодже восемь недель, когда ООН решила переместить всех волонтеров, не уехавших в провинции, из нашего любимого отеля “Рояль” в гостевой дом. Место нашей работы не поменялось, но гостевой дом находился на другом конце Пномпеня, поэтому я продолжал ездить на работу на мототакси.
К этому времени я уже вышел на такой уровень знаний в области мототакси, что мне практически равных не было среди других экспатриантов. Иностранцы в Пномпене говорят, что мотоциклисты водят, не обращая внимания вообще ни на никакие правила, но я, как опытный пассажир и бывший университетский лектор антропологии, понял, что в действительности водители следовали своему собственному своду правил:
1. Никогда не останавливайтесь на перекрестках. Как-нибудь прорывайтесь через них; если уж вам совсем не повезло, ненадолго выезжайте на встречную полосу или на обочину. Если вам там мешает вода или слишком много пешеходов, ничего страшного; поезжайте по середине полосы, против движения. (На Западе это называется “опасная игра”. Для Камбоджи это просто нормальный стиль вождения.)
2. Никогда не надевайте шлем. Шлемы существуют для иностранцев и продаются на рынке за 12 долларов. Это правда, что большинство летальных исходов в дорожных авариях (а их много) происходит из-за травм головы. Тем не менее, если вы внимательно смотрите, куда едете, и даже если вообще не смотрите, куда едете, авария произойдет не с вами, а с кем-нибудь другим. Кроме того, от ношения шлемов выпадают волосы.
3. Не обращайте внимания на дорожные знаки и на то, что на Западе называется “здравым смыслом”. “Односторонее движение”, “Будьте внимательны, въезжая на перекресток”, “Медленно едущие ближе к тротуару” и “Машины для инвалидов у края дороги” – абсолютно не имеют смысла для водителей Пномпеня.
Я чуть не погиб из-за первого правила. Мой водитель мчался в северном направлении по бульвару Монивонг – главной торговой улице – в сторону перекрестка, где перед Новым рынком сливались два интенсивных потока движения. Как обычно, машины и мотоциклы влетали на перекресток на полной скорости, будто они были единственными на дороге. С заднего сиденья мотоцикла я смотрел вперед и чувствовал себя так, будто бы попал в какую-то ужасную полноцветно-графическую мультимедийную компьютерную игру с улучшенным звуком – “Мотоциклетную Крагу”. Каким образом, думал я, этот парень сможет проскочить перекресток так, чтобы в нас не врезались? Но в нас таки врезались. Руль встречного мотоцикла ударом в живот сбил меня с заднего сиденья. Через минуту я поднялся. Рубашка порвана, живот липкий от крови, колено кровоточило и рука болела. Я был в состоянии шока, перед глазами все расплывалось, а водители в это время пытались решить, начать ли им драку или просто разойтись. В течение минуты они угрожающе смотрели друг на друга, а потом решили оставить все как есть. Мой таксист подал мне знак опять сесть на его мотоцикл.
Когда мы приехали, я, с трудом проковыляв внутрь офиса, попросил переводчика кхмер объяснить моему водителю, что он, без сомнения, самый плохой мототаксист в Пномпене из всех претендующих на это звание. Потом, используя язык жестов, я указал на свою разорванную рубашку, на живот в крови, на разбитое колено, на руку, которая еще болела, и добавил, что он должен быть благодарен за то, что я не заявил в полицию. Водитель покивал и сказал, что у меня есть право на свое мнение, но, что гораздо важнее, у него есть право на свою плату. Я был на последней стадии шока, поэтому ему заплатил.
В офисе я нашел спокойный уголок, прилег и задумался о том, что произойдет дальше. Смерть от внутреннего кровотечения, подумал я, – это один из наименее неряшливых способов отойти в иной мир. Когда стемнело, я… я уснул. Через пятнадцать минут очнулся. По всем признакам я еще был жив. Вскоре стало ясно, что, если не считать отпечатка руля мотоцикла на моем животе, чрезвычайно мужественного, и крови на рубашке, что тоже подтверждало мое мужество, я, кажется, был цел, по крайней мере, физически.
Еще об отсутствующих частях тела и обедах в столице
Вот так закончился период моих разъездов на мототакси. Теперь мне нужно было найти новый способ добираться до работы.
Я решил жить в своем офисе, ЮНТАК XIII, Избирательном штабе, а почему бы и нет? Гостевой дом ВООН – небольшая потеря.
Я переехал. Одежду хранил в шкафу для документов, зубную щетку – в ящике письменного стола, а мылся в душе. В большинстве камбоджийских офисов есть душевые. Бизнес может быть временным, но недостаток жилья – хроническим, о чем хорошо знают те, кто сдает офисы. Я спал на полу на коврике. Офис нанял ночного охранника, молодого человека, в обязанности которого входило закрывать главный вход каждый вечер в десять. После этого ему было все равно, что происходит внутри. Я дал ему несколько раз поиграть на компьютере, и мы стали друзьями. Так как я не скрывал, что живу в офисе, и, кажется, никого это особенно не волновало, переезд прошел на удивление спокойно.
Каждый вечер я шел по бульвару Монивонг, переходил на другую сторону и покупал себе ужин в палатках. Пересечение Монивонга само по себе было большим приключением. Зачастую не работали ни светофоры, ни фары на мотоциклах, да и у многих лихачей было отключено чувство разумной скорости и способность отличить правую сторону от левой. Мотоциклы летели на меня со всех сторон, как ракеты в компьютерной игре “Ракетное командование”.
На ужин было всегда одно и то же – фруктовый коктейль из смеси папайи, сгущенного молока и сахарной воды и сэндвич на французском хлебе с огурцом, зеленой маринованной папайей и сырым луком. Через несколько дней мне начало это нравиться. Я подружился с уличными продавцами после того, как сделал им пару фотографий. Завидев меня, они принимались готовить мой ужин. Некоторые из них работали там весь день и почти всю ночь. Одна женщина пожаловалась мне, что ее муж, раненый солдат, не может работать; поэтому она вынуждена стоять на улице с рассвета до полуночи.
Я был единственным ооновцем, который покупал в Пномпене еду у уличных продавцов. Все остальные питались в старых французских ресторанах, которыми управляли местные, или в новых западных ресторанах, появляющихся повсюду. Я не выносил ни атмосферы, ни цен западных ресторанов, а во французских санитарные стандарты были такие же, как на улице, но цены – гораздо выше.
Большинство людей всех рангов в ООН все еще верили в теорию микробов, но не я. К тому моменту я выбросил памятку штаба, в которой что-то говорилось о холере в Камбодже и о том, что ею можно было заразиться, питаясь на улицах. Я предпочитал верить камбоджийским теориям: “камбоджийских мух специально дрессировали не разносить инфекции” и “продукты бывают духовно чистыми, хотя и кажутся физически грязными”.