Камбрийская сноровка
Шрифт:
Король и сам владеет такой магией. Взять эту же зиму: армия Уэссекса была больше. Сам Уэссекс — больше! А еще он длинный. Выходит, ополчениям собираться дольше, тащиться навстречу друг другу по забитым дорогам, оставшимся еще от Рима… Дальше началась катастрофа, которую иные христианские клирики объясняют исключительно попущением язычнику за грехи саксонских христиан. Может, и так — потому, что это попущение и милость Тора дали королю Пенде способность сообразить: бить врага нужно быстро и по частям, пока все вместе не собрались. Сначала тех, что в центре,
Потом, когда враг пытался перекрыть поле ровной стеной щитов, английское войско просто и безыскусно било массой. Массой, выстроенной по наставлениям непобедимых римлян в «строй, подобный вертелу». Массой, привыкшей к победам, массой, чуть пьяной от сознания своей силы, своего превосходства. Один мощный удар обычно решает все. Если нет — вновь начинает играть составной характер мерсийского строя и численное превосходство. Пенда никогда не ставит все на один излюбленный маневр. Обычно, когда большая колонна под белыми драконами размеренно вышагивает навстречу врагу, отряд поменьше пробирается противнику в тыл. Часто — лесом, болотом, торфяником. Точно, как сида ругается! Тут большая сила не нужна. Бывали случаи, когда хватало знаменосца и хороших кустов, в которых могли бы быть мерсийские воины. Иногда не было, а враг бежал, как от настоящих. А время от времени бывали, и враг получал добрый удар в спину.
Для военной мудрости у римлян есть слова: планирование, сосредоточение, снабжение. В английском — слово одно — удача! Но сколько слов у Немайн…
Операционная линия, логистический узел, стратегическая тень, оперативный темп… Нет, она не только римлянка. И это хорошо — потому, что для врагов плохо. А еще потому, что новые слова превращают смутные тени, что иногда дарили короля неясными озарениями, в четко очерченные знаки, вроде рун. И хочется схватиться за голову: оказывается, ты это почти понимал. Но и сам для себя выразить не мог!
Нет, не римлянка. Несмотря на всю схожесть: «мулы Гая Мария», «любимое занятие воинов Цезаря? — Копать!» «Что делает базилевс Ираклий, когда враги осаждают его столицу? — Идет и берет вражескую!» Надо будет ей сказать… Немайн прядет очередную нить, новое заклинание, что выглядит — пока! — непонятной магией даже для короля мерсийского. Перед самым советом подскочила, попросила ухо. Мол, просьбу невеликую прошепчу. Действительно небольшую: выслушать ее речи, потом сказать, кого она больше напоминает, камбрийку или римлянку. Пенда спросил:
— Зачем?
Сида сощурилась.
— Для войны, конечно! Говорят, кто в совершенстве знает себя и противника, может сражаться в тысяче битв без страха — всегда победит. Кто не знает ни себя, ни противника вовсе, из тысячи битв не выиграет ни одной, даже если враг столь же туп — кровь будет, а победы не случится. Кто же знает только противника
И как ей отказать?
Приходиться слушать. Вникать. И… скрипеть зубами, а соглашаться. Действия полководца определяет не туманящая голову жажда мести, а целесообразность. Слова Немайн практичны, Пенда это понимает. Гулидиен… похоже, слушает голос богини, и слышит заклинание. Хорошо, его жены нет! У нее мысли потекли бы тореным руслом: мужа околдовывают… Но раз для короля слова сиды — волшебные звуки, значит, на деле совещаются двое.
Тем проще.
Есть стратегическая задача.
И есть условия, которые диктует не месть и не спокойный голос сиды — сама земля. Британия, такая, какова она есть!
Союз двух драконов, белого — Мерсии и красного — Камбрии, рассекает остров пополам. Посередине — свои, по краям — враги. Сида припечатывает одно слово, настолько точное, что хотел бы — от образа не избавишься.
Ось.
А раз Ось, хочешь, не хочешь, придется вертеться! Пользоваться тем, что врагам трудно соединиться. Бить их по одному, наваливаться всей силой. Хороший метод. Мерсийский. Здесь главное — не останавливаться.
Добивать!
Иначе — оправятся, ударят в спину. Добивать полностью, не ограничиваясь вассалитетом, договорами, обещаниями. Только — своя администрация, разоруженное местное население.
— Рабы? Нам не нужны рабы… Рабы не защитят страну! Смерть или изгнание!
Вот и от Гулидиена польза. Прав? Вряд ли. Он зол на саксов так же, как сам Пенда — лично на Кенвалха Уэссекского и его прихлебателей. Сида холодна. Ее ненависть лежит дальше к востоку. Как сказала перед песней — на последнем берегу.
— Резня? Потеря времени, — говорит. — Будут отчаянные бои до последнего человека. Селения, в которых приходится платить за каждую улицу, каждый дом. Кровью — ладно. Временем! Днями и часами до удара в спину! Саксов нужно брать в плен, обещать жизнь — и держать слово.
— Всех? — уточняет король Диведа, — И тех, что резали Честер?
Странные люди камбрийцы. Выручить соседа не всегда пошевелятся, а вот причиненное тому зло запомнят надолго. Тут Пенде, англу, приходится молчать, и радоваться, что есть другой голос.
— Если это принесет нам победу — и их. Если нет… — Немайн пожала плечами. — В плен можно брать не всех. Кадуаллон, например, вешал знать — тех, кто отдавал приказы резать камбрийцев. Могу только одобрить его подход.
Авторитет последнего верховного короля Британии в Камбрии высок. Это хорошо: тем внимательней будут слушать его свояка и соратника Пенду! Впрочем, Гулидиен теперь тоже свояк, и соображения у него те же. Словно полтора десятка лет назад ушло. Когда–то они точно так же сидели в поместье Кадуаллона, так же и о том же спорили… Только не стыли на столе кружки с цикорием, да не крутила ушами вания, которая, выходит, скорей камбрийка, чем римлянка!