Камбрийская сноровка
Шрифт:
Исчезла, домашних аж ветерком обдало. Эмилий и Луковка, аннонский ужас, вылетели следом — так их хоть глаз различил.
— Опять неприятности, — сказала Глэдис, — опять матери не говорит.
Вздохнула, и тут же улыбнулась — заметила, что манеру переняла от младшей дочери.
— Она на пожар не так бежала…
— Значит, — сказала Эйлет, — случилось что–то более плохое.
Запрокинула голову, заорала:
— Тулла! Сестрица, э–эй!
Та не выскочила — выплыла. Платье расставлено, чтобы на живот не давило.
— Ну? Кстати, Луковка никого из своих ведьм не прихватила?
— Не привезла, увы тебе. У Кейра сегодня какая повестка?
— В Сенате? Наша! Первым же вопросом. «О деньгах на кампанию против Уэссекса». Вы не бойтесь, он пробьет. Так что беготня по купчишкам дело лишнее!
Выпад в сторону Гвен с мужем, взявшимся обеспечить взносы ремесленных и торговых гильдий. Глэдис нахмурилась.
— Опять наперегонки бегаете, как в детстве. Когда вырастете? Когда поймете, что наша семья теперь — это ваша дружба? И твоя с Гвен! И с Майни! Древняя владычица и та не задается. Умная …
Стражу спустя она так не говорила.
Склонила голову, не смея смотреть в глаза старшей дочери.
Кейр — лица нет, тога… Не приспособлено парадное одеяние с широкой пурпурной полосой по краю для того, чтобы в нем ходили, пошатываясь. На вопрос:
— Что стряслось?
Махнул рукой, осел в кресло у камина. Немайнино! Рванул фибулу, алый плащ в руках мнет.
— Что случилось, говори!
Тулла схватила мужа за плечи, рукой по спине провела, словно боясь, что у него в спине торчит рукоять приметного ножа… а то и просто кинжала. Убили же в сенате Цезаря.
— Тулла?
Мотнул головой, словно только узнал. Встал. Плащ под ноги полетел, словно тряпка. Зато жену обнял — осторожно, сбоку, чтобы животу не повредить.
— Прости меня, — сказал, — но так уж вышло. Я более не принцепс!
Тулла двинула локтем — отлетел в сторону, оступился… чашки на столе подпрыгнули.
— Не смей так шутить!
Кейр оперся на локти, медленно сел.
— Я не шучу. Меня сняли. Абсолютное большинство… вотум недоверия… Наверное, мне эти слова больше не пригодятся. Вот так…
На шум выбежала Гвен — из кухни, не может за поварами не присмотреть, и второй зять — от стойки. Вот бы кому по морде, но лицо держит каменное, а за взгляд бить… Можно! Тем более, у дочери такой же. И в уголках рта змеится… Получат, оба, но не кулаком. Словом.
— Не смейте горю сестры радоваться, оно и ваше. Завидовали Кейру? Что ж, передавайте стойку и кухню старшей родне, — сказала Глэдис, — Если Кейр без новой службы остался, вернется на прежнее место. Не я верну — другие люди найдутся.
Помолчала. Подняла голову. Зять играет желваками — дошло. Гвен как вдохнула, так никак не соберется выдохнуть. Для нее заезжий дом с хозяйством — жизнь. Мать — слушает, Туллу — не будет. Да и проиграет хозяйство под Туллой, а Кейр не может быть разом в двух местах… Но есть главный аргумент, его и выкладывает глава семьи:
— Дэффид Кейром за стойкой был доволен. Значит, будет так!
Все знают, это правда. Это подтвердит всякий уважаемый в Диведе человек. Толстушка Гвен уже ревет мужу в плечо. У нее есть опора. Тулла на свою зверем смотрит.
— Ты что натворил? А ну, рассказывай. И если там торчат короткие рыжие патлы и длинные уши…
Кейр сидит на полу. Ощупал себя.
— Ребра как будто целы… Аккуратно дерешься, жена.
Всегда называл любимой. От свадьбы и до сих пор. Глэдис вспомнила рецепт сиды. Лекарство от любви: пяток лет супружеской жизни. Один прошел, эффект есть… Работает. Теперь, когда надо бы наоборот!
— Рассказывай, — повторила Глэдис вслед за дочерью, — Все. По порядку. Подробно. Закончишь — будем решать, как выбираться из неприятностей. Семьей!
Добавила про себя: «Семьей Дэффида ап Ллиувеллина». Пока есть семья — и сам хозяин заезжего дома стоит за спиной тенью, и не вдовой себе кажешься — женой. Не мужней, равноправной, которой привычно брать под руку все хозяйство и семейные неурядицы. Даже такие, как теперь. Особенно такие как теперь. Сенат создал ее муж, и Глэдис намерена оставить за семьей ее законное место и статус. Не столько ради дочерей и зятьев, сколько ради того, чтобы земной мир не покинула еще одна частичка Дэффида…
Двери. Скрещенные копья перед носом.
— Прости, великолепная. Нельзя. Даже королям, если не вызывали. Сенат — один во всей пятине, и старше королей. А ты хоть и сида, но даже не королева. Закончат сенаторы решать закрытый вопрос — проводим, со всем почтением к ивовому посоху.
Немайн оглянулась, словно ища поддержки. Эмилий лаконичен.
— Первая из граждан.
Нион — тоже.
— Не просто сида.
Четыре глаза. Выбор, от которого не открутиться. Потому, что там, за колоннами, за высокими дверями, в полуциркульной зале, отделанной лучшими сукнами Камбрии, в неудобных — не спать, сенаторы! — курульных креслах сидят люди, занимающиеся не своим делом. Люди влиятельные, люди гордые… Если успеют сделать ошибку — у них не хватит сил ее признать. История сдвинется на прежнюю колею, в которой хрустнут и исчезнут, словно не было — жизнь человека, чьей памятью, как своей, пользуется сида и ее мечта об уютной жизни. Здесь как раз беды особой нет — пока дышишь, никогда не поздно начать сначала. Беда в том, что из–за ошибки, которую совершила родня, может перестать дышать слишком много людей. Большинство — совершенно незнакомых, поменьше — виденных мельком, Немайн и этих не забыть! Но могут погибнуть друзья. И — родные. Сами виноваты? А что это меняет?
Если бы оставалась надежда… Но могущественный Эмилий не фенек, ловит не мышей! Разведка его и Луковки стараниями работает, как хорошо смазанное водяное колесо.
Достаточно хорошо, чтобы сидящая в Кер–Сиди Нион знала то, чего не ведает Немайн в Кер–Мирддине. Достаточно, чтобы Эмилий принял идущую из дома хранительницы интригу за официальную политику — и испытание его способностей разом! Потому до последней минуты молчал, а потом похвастался успехами. Сообщил, что знает, как проголосует каждый из сенаторов! Выложил список. Того, что игра — не против Немайн, а как–то вбок — ведется за ее спиной, и в мыслях не имел. Теперь… счастлив!