Камчатский рубеж
Шрифт:
– Там, в низине, можно попить холодной родниковой воды, да и перекусить не мешало бы. Мы уже четыре часа в пути, в тени переждем жару и двинемся дальше к нашей цели, – сказал проводник.
Каждый из них был рад этому известию, но вида не подавал. Две собаки-лайки, прибежавшие из стойбища, сопровождали их, изредка отбегая от телеги, распугивая сидевших в сырой чаще рябчиков, вдоль речки, которая протекала рядом с дорогой. Они отлетали в глубь леса, пересвистываясь друг с другом, заманивая лаек в чащу, но те, распугав птиц, возвращались обратно к телеге. Дорога разделилась надвое, правая шла на реку, левая уходила в глубину леса. Здесь коряк остановился и, обращаясь к спутникам, сказал:
– Капитана! Дорога хорошо смотри. Конь ходи есть, тебе ходи есть, конь ходи нету, тебе ходи нету.
Для непривычного уха такие фразы показались бы бессмысленным набором слов, но Алексей, к своему
– Послушай, Тихон, а почему твой соплеменник называет нас капитанами, мы ведь полковники лейб-гвардии, и я его понимаю, как будто говорил с детства на его родном языке?
– Так и есть, Алексей, ты знал этот язык с детства. Ты сейчас не помнишь об этом, пока не восстановилась твоя память, но скоро все, чему ты не придавал особого значения в жизни, поможет тебе здесь. Воспринимай все кажущееся необычным спокойно, это твой опыт, твои знания, твое, если хочешь, оружие. А насчет капитанов, то местные всех офицеров так называют, кроме губернатора. Его они называют большим человеком или большим хозяином, проще им, наверное, да и звания им знать ни к чему. Городок маленький, всех знают в лицо.
Тихон слез с телеги и, что-то сказав своему сородичу, пошел вперед. Тот, ответив утвердительным кивком, последовал за ним, ведя за поводья лошадь. Алексей же плелся за телегой, изнемогая от жары и жажды, но все еще уверенный в том, что лучше идти пешком, хотя бы этот отрезок пути, чем сидеть в телеге, как на дробильном агрегате.
Внезапное потепление сказалось и на таяния снега и льда, который лежал в это время на сопках и сковывал реки, следы недавнего большого наводнения были повсюду. Чем ниже спускались путники в долину, тем больше порогов встречалось на реке. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой, деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Путников окружал смешанный лес с преобладанием кедра; сильно размытые берега реки, бурелом, нанесенный водой, рытвины, ямы, поваленные деревья и клочья сухой травы, застрявшие в кустах – все это напоминало о наводнении. Минуя все препятствия и завалы из деревьев, они вышли на старую конную тропу. Тихон шел впереди, изредка поглядывая на спутников, на пути им встречались звериные следы, среди них было много медвежьих. Несколько раз они замечали диких оленей, которые, увидев людей, скрывались в зарослях кустарника. Тропа шла все ниже и ниже по склону сопки. Жар палящего солнца и духота действовали на людей угнетающе. Федор уже снял верх мундира и сидел в белой, как снег, рубахе. Светка окончательно свыклась с положением, молчала, с какой-то грустью поглядывая на Алексея. После мучительной дороги они оказались на небольшой поляне, расположенной рядом с рекой. Светлана, не дожидаясь, когда остановится телега, спрыгнула с нее и пошла к реке.
Выбрав место для стоянки, Тихон сказал:
– Распрягать лошадь не будем, перекусим, немного отдохнем и поедем дальше, часа через два будем в городе!
– Зачем такая спешка, тем более сам говоришь, что скоро город будет? – спросил Федор, совсем уже разомлевший от жары.
– Зачем? Затем, мой друг, что ты сам к вечеру будешь бежать впереди телеги подальше от этого места. Мы сейчас в тени, да и ветерок с реки, и вроде бы ничего, но к вечеру появится крупная мошка, а за ней мокрец – мельчайшие, почти невидимые для глаза насекомые, и все это тучами. Начинают сильно гореть уши – это первый признак появления мелкой мошки. По всему лицу ощущается зуд, и чем больше чешешь, тем больше отекает место укуса, и этот отек может держаться не менее трех дней. Мокрец набивается в волосы, лезет в уши, нос и рот, от гнуса одно спасение – бежать от него или дымокуры, да и комарников у нас нет, чтобы заночевать. А теперь представь, какими вы предстанете перед губернатором. Нет, я этого позволить не могу, поэтому перекусим, немного отдохнем и отправимся дальше.
Сказав это, Тихон стал разбирать кожаные мешки, которые он положил на телегу в последний момент перед отъездом. Светка вернулась с реки и стала помогать Тихону накрывать на стол. Алексей и Федор, сняв с себя мундиры, прыгнули в желанную прохладу реки, но долго им не пришлось купаться: вода была слишком холодной, несмотря на жару. Бьющие из земли родники питали эту реку и не давали воде прогреться даже от палящих лучей солнца.
После бодрящей воды, приведя себя в порядок, ребята подошли к готовому столу, в еде изыска не было, все скромно, но аппетитно выглядело. Посередине расстеленной оленьей шкуры, заменяющей скатерть, лежал большой круглый хлеб, вареная оленина, нарезанная большими кусками, была украшена листьями черемши, копченая красная рыба и полная плошка красной икры подогревали их аппетит. Здесь же стояли небольшой кувшин с родниковой водой и деревянные кружки. К трапезе приступили молча и в течение всего обеда не проронили ни одного слова. Утолив голод, все расположились под тентом из оленьей шкуры. Тихон, срубив два небольших тонких деревца, обстругал их, затем положил две жердины по краям телеги, закрепил и расстелил на них шкуру. В тени было прохладно, запах травы и аромат полевых цветов дурманил голову и клонил в сон. Алексей уснул. Снился ему чумазый, узкоглазый, сильно загорелый мальчишка. Мальчуган хныкал и говорил на каком-то языке, показывая ссадину на ноге, рядом стоял мальчишка такого же возраста, одетый в футболку и шорты, обутый в кеды, и успокаивал его, отвечая на его причитания на корякском языке.
– Да это же Камаки, а рядом с ним я. – Алексей улыбнулся во сне.
В школе, где учился Алексей, учился с ним в третьем классе и Камаки. Мальчишка-коряк дружил с первого класса с Алексеем, вместе они играли в войнушку, в индейцев, ходили на рыбалку, а Камаки учил его читать и понимать следы животных. Дружба была крепкой, пока его родители, работавшие оленеводами, не забрали сына в стойбище, так и потерялись следы друга Камаки.
– Да, детство, детство… – продолжал улыбаться во сне Алексей. – Как давно это было.
Сонная идиллия продолжалась около трех часов. Вечерело. Палящий зной уходил на убыль. Подъем был недолгим, сборы тоже. Тихон, ловко собрав тент, уложил шкуру в кожаный мешок. Офицеры надели мундиры, приводя их в порядок, снимая колючки и отряхивая их от травы. Погрузив свой скудный скарб на телегу, они отправились дальше, приближаясь к неизвестной манящей тайне, которая, как они думали, должна была скоро разрешиться. Ни тряска телеги, ни настигающий гнус не мешали им. «Скорее бы показался город», – думал каждый из них, оставляя за собой минувшие события, которые проходили как один миг. Телега катилась мягко по песчаной дороге черного цвета. Многовековые и частые извержения вулканов с выбросом вулканического пепла сделали свое дело, изменив цвет песка. Они ехали молча, покачиваясь из стороны в сторону, кратковременный отдых придал им силы. Прохладный ветерок с моря делал их путешествие приятным. Дорога уходила то вниз, то вверх по склону сопки, то по краю обрыва скалы, и тогда ребята слезали с телеги, опасаясь упасть в бездну. Тихон сидел с невозмутимым видом, как будто ничего не происходило, разговаривал со своим соплеменником. Дорога от стойбища до города для него была привычной. Так они двигались около двух часов, пока навстречу им не выехал всадник. Он находился еще далеко, но по клубам пыли было видно, что он спешит, не жалея своего скакуна. Алексей почувствовал, что Тихон напрягся, внезапно прервав разговор со своим родичем. Всадник быстро приближался. Выражение лица у тойона и тревога в глазах, с какой он смотрел вдаль, подтвердила догадку Алексея, что проводник не готов был к этой встрече. Кавалерист сбавил ход лошади, перейдя на шаг, явно направляясь к ним. Это был казак: желтые лампасы на широких штанах и бескозырка с желтым околышем виднелись издалека. Увидев офицеров, он направился к ним, приветствуя, подъехал к телеге, умело развернул своего гнедого и встал как вкопанный. Алексей посмотрел на казака. Всадник был могучим, с широкой грудью и плечами, так что лошадь под ним казалась игрушечной. Алексей усмехнулся про себя.
– Прошу прощения, ваши высокие благородия, но я ищу их высокоблагородия господина лейб-гвардии полковника Чернова, – сказал он басом с хрипотцой. Из-под бескозырки его торчал кучерявый чуб, а пышные черные усы, закрученные кверху, придавали казаку особый колорит.
– Я Чернов, чего тебе, служивый? – ответил Алексей, застегивая воротник мундира, и спрыгнул с телеги. Внутри у него все колотилось и тряслось, но раз попали в такую ситуацию, значит, надо выпутываться и скорее адаптироваться в этом веке – так рассуждал Алексей, стараясь держаться увереннее.
Федор последовал примеру брата, спрыгнул с телеги и подошел к Тихону.
– Тогда это вам, донесение от их превосходительства губернатора Завойко! – отчеканил он браво и с этими словами вытащил из дорожной сумки, привязанной к седлу, пакет и передал офицеру.
Срывая сургуч, Алесей посмотрел на казака.
– Как зовут тебя, казак? – уже не глядя на него, спросил Алексей, пытаясь прочитать вскрытое письмо.
– Карандашев я, пятидесятник! – так же коротко ответил тот.
Не получив никаких указаний от офицеров, еще немного постояв, он, козырнув им, развернул коня и, пришпорив его, умчался прочь как вихрь. Опять тишина, только крик чаек и щебетание каких-то птах нарушали ее.