Камеи для императрицы
Шрифт:
— Вы поняли, кто она? — спрашивал Турчанинов дальше, имея в виду юную художницу Лейлу.
— Нет, не третья жена хана придумала все это, — упорно стояла на своем Анастасия. — Душа у нее еще детская, светлая, хотя и противоречивая. Она не могла желать мне зла. Скорее всего, Лейлу просто использовали. Я помню ее лицо, когда они заставляли ее покинуть караван-сарай.
— Да вы настоящая идеалистка! — усмехался Турчанинов. — Даже после пыток верите в чудо.
— Конечно, это было чудо, — соглашалась она, думая о своей камее — талисмане, о преданном Алмазе, о могучем сержанте Чернозубе и всех других участниках ее экспедиции в Крым.
— Следует
— Ничего писать ему я не буду.
— Вы простили ее?
— Простила?.. Нет, это не точное слово.
— Ну, хорошо. — Он пожал плечами. — Тогда объясните сами.
— Понимаете, я сочувствую им всем, бедным восточным затворницам, как может сочувствовать свободный человек невольнику, скованному цепями. Что-либо изменить там невозможно, но по-христиански сострадать — да…
Управитель канцелярии Светлейшего складывал бумаги в портфель и уходил, вполне довольный результатами беседы. Госпожа Аржанова демонстрировала завидную твердость характера и здравый рассудок. Что же касается до истории с Лейлой, то она еще придет к нужному выводу. Такие испытания ни для кого не проходят бесследно. Нужно лишь время, чтобы правильная оценка сформировалась.
Анастасия нисколько не сердилась на своего начальника. Его цепкость и жестокость помогали ей расставаться с яркими воспоминаниями о Крыме и крымских обитателях. Хотя, бывало, Лейла еще являлась ей во сне, окруженная странным пульсирующим сиянием. Однако никогда в жизни она не призналась бы в этом Турчанинову. Анастасия продолжала писать свой отчет и чувствовала, что полуостров как бы скрывается в тумане, а пребывание в Херсоне обретает ясные черты. Конечно, она думала о губернаторе Новороссийской и Азовской губерний…
Наконец с роскошным букетом оранжерейных роз к ней явился князь Мещерский. Судя по его беззаботному и веселому виду, дела в штаб-квартире Светлейшего шли прекрасно. Розы были от Потемкина. К ним прилагалась короткая записка. Григорий Александрович желал госпоже Аржановой скорейшего выздоровления и приглашал на второй менуэт Георгиевского бала. После этого Анастасия взяла в руки пригласительный билет и перечитала его более внимательно. Слова «Георгиевский бал» наполнились для нее иным смыслом…
В Херсоне к празднику готовились серьезно. Капельмейстер Орловского пехотного полка Джанкарло Каприотти сочинил торжественную кантату, и теперь ее разучивали певчие церковного хора. Для оформления парадного зала во дворце Светлейшего закупили 100 аршинов полотна, разрезали на ленты и покрасили в георгиевские цвета: три полосы черные, между ними — две полосы желтые и желтые окантовки по краям. Еще были заказаны лавровые венки и большое панно на стену с изображением золотой четырехугольной звезды и белого креста среди воинской арматуры, а сверху над ними — названия мест, где русское оружие одержало значительные победы в минувшую русско-турецкую войну: «Дарга», «Кагул», «Крым», «Чесма», «Хотин», «Козлуджи».
Праздник начался по выстрелу из пушки, установленной на площади перед дворцом губернатора Новороссийской и Азовской губерний. Светлейший вышел в зал, заполненный гостями и дивно украшенный. Черно-желтые ленты там висели в виде больших бантов, и концы их ниспадали вниз, в простенках между окнами располагались лавровые венки, тоже перевитые этими лентами. При появлении Потемкина оркестр Орловского полка сыграл несколько тактов из любимой всеми мелодии «Гром победы, раздавайся!».
Князь произнес речь об одиннадцатилетнем юбилее со дня учреждения Императорского Военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия, представил поименно всех георгиевских кавалеров, коих в зале присутствовало, кроме него, девять человек. Прелестные девушки, одетые в древнегреческие туники, увенчали героев лавровыми венками. Затем оркестр и церковный хор в их честь исполнили кантату, которая, по счастью, была не очень длинной. На том официальная часть праздника завершилась. Оркестр перебрался наверх, на хоры. Певчие ушли. Вперед выступил распорядитель бала. Он ударил своей длинной тростью в пол и провозгласил:
— Господа кавалеры! Позаботьтесь о своих дамах и пригласите их на танец. Первый менуэт Георгиевского бала!
Анастасия опоздала к началу праздника. Она вошла, когда менуэт уже кончался. Первой парой в нем шел генерал-аншеф Потемкин с женой главного строителя города генерал-майора Ганнибала. За ними, согласно Табели о рангах, следовал генерал-поручик Суворов с женой коменданта крепости подполковника Соколова. Далее шел генерал-майор Ганнибал с женой командира Орловского полка Нефедова. Сам полковник Нефедов вел свою старшую дочь, девицу шестнадцати лет. Затем по чинам и должностям шли другие офицеры и чиновники с дамами. Первый менуэт, короткий и довольно простой, в сущности, был не танцем, а церемониалом, при котором гости под музыку чинно двигались по залу и менялись партнерами и партнершами, представляясь друг другу.
Среди танцующих менуэт Анастасия, к своему удивлению, увидела полковника Бурнашова. Он узнал ее сразу и тоже удивился. На его лице мелькнуло растерянное выражение, но он поспешил улыбнуться вдове старого сослуживца, как бы говоря: «Какая приятная встреча!»
Она же только кивнула ему, не находя повода для улыбки. Документы умершего от раны подполковника Аржанова он, как впоследствии выяснилось, оформил неправильно. Перед ее отъездом из Козлуджи завел разговор, совершенно ей непонятный, через год прислал в Аржавовку странное письмо, предлагая Анастасии снова приехать в полк для возобновления ходатайства перед императрицей. Письмо это ей очень не понравилось. Она, когда выпал случай, поехала не в Полтаву, где квартировали ширванцы, а в Херсон.
Вторым танцем объявили французскую кадриль, новомодное в России и мало кому из провинциалов пока известное изобретение двора Людовика XVI, местами куртуазное, местами простонародное, со сложными перестроениями и особым шагом «pas-chosse». Анастасия выучила танец в Курске. Ее пригласил князь Мещерский. Он видел французскую кадриль год назад, будучи в командировке в Варшаве, и сумел запомнить ее. Для танца требовалось четное количество пар, которые становились друг против друга. На Георгиевском балу таковых набралось всего шесть. Остальные, освободив середину зала, только наблюдали.
Полковник Бурнашов, естественно, танца не знал. Но он неотрывно следил за Анастасией, легко и грациозно скользившей по паркету, и ее ловким молодым партнером в кирасирском кафтане с золотыми аксельбантами адъютанта на плече. К полковнику незаметно подошел Турчанинов.
— Значит, это — она?
— Да, конечно, — кивнул Бурнашов. — Но как изменилась! Повзрослела, похорошела, гордое лицо богини, проникновенный взгляд Психеи… Прямо глаз не оторвать! Хотя и в нашем полку была не последней красавицей. Аржанов просто не давал ей воли. Право, я думал, что после его смерти она…