Камень ацтеков
Шрифт:
— Я устал, — буднично и просто сказал вице-губернатор. — Устал от вас, подлецов, от ваших драк, лице мерного подчинения и искренней алчности. Может быть, это началось после Панамы, а может быть, я осознал перемену потом, когда меня вызвали в Лондон, — не знаю. Всему рано или поздно приходит конец. Есть парни, которые этого не понимают, — и вот они, повесив голову, бредут на виселицу. Другие неплохо понимают — и становятся правителями островов… Или хотя бы, черт Возьми, плантаторами.
Морган протянул широкую ладонь с пальцами в перстнях и забрал подписанную бумагу.
— О
Бывший капитан «Синего цветка» уходил, изрядно пораженный внезапным концом приема. Ему показалось, что за закрывшейся дверью снова слышится натужный кашель Моргана, но убедиться в этом не удалось — слуга едва ли не подталкивал посетителя на выход.
На улице солнце палило вовсю. Лемюэль Хамм ждал, постукивая тростью о сапог. Саундер, щенок Баррета, возился в стороне, выкусывая блох.
— Возьми своего пса, я подержал его у себя до тех пор, покуда не убедился, что дела твои улажены. Ты ведь подписал все то, чего он потребовал?
— Да.
— Тогда всего наилучшего и будь осторожен. Считай, что последнее предупреждение ты получил. На море теперь другие законы, лучше собери оставшиеся деньги и купи себе плантацию на Ямайке. И еще…
— Что?
— Помалкивай о деле Форстера.
Хамм повернулся и исчез так быстро, как будто убегал. Питер один побрел прочь. Щенок жался к сапогам. Кристалл на груди сквозь изрядно потертую ладанку острой гранью задевал кожу.
Он шел и вспоминал прежнего Моргана. Баррет знал «сэра Генри» всяким: роскошно одетым, при шпаге, с карабином на плече — именно в таком виде знаменитого пирата изобразили на гравюре «Сожжение Панамы».
Приходилось видеть и яростного Моргана — без парика с абордажной саблей, и пьяно-бесшабашного — волочащегося за перепуганной женой пленного испанского торговца.
Только что (и эта картина почему-то печалила его) Питер увидел облеченного властью одутловатого и нездорового хмурого вельможу в драгоценных пуговицах. «Амнистированные» пираты Ямайки поносили Моргана, и Баррет проклинал отступника с ними заодно. Одновременно он боготворил этого человека — за хорошо выверенную жесткость, ум и сверхъестественное везение.
«Мы были нужны ему. Очень нужны, и он нас использовал до последнего предела. Драка, муки, смерть — своя ли, чужая ли… Гибелью наших братьев заплачено за унижение дряхлеющей Испании. Кровь морских охотников впиталась в пески Архипелага и смешалась с океанской водою. Добытое в бою мы тратили не считая, золото и серебро оседало в торговых конторах по другую сторону Атлантики. В угаре побед никто не заметил, что мир изменился, теперь одних убили, других — «простили и наградили», как меня».
Баррет вспомнил тревожную ночь полугодовой давности, когда в канун праздника Фей кто-то выстрелил ему в спину. Тогда «Синий цветок» еще стоял в гавани, а Генри Кид и Джо оставались в живых. Баррет уже не сомневался, что стрелял бандит из шайки Тэдди-малыша. Палили тогда в полутьме
— Это только воображение.
Он все-таки оглянулся и действительно поймал чужой взгляд, но совсем другого толка — вслед пристально смотрела дорого и почти благопристойно одетая женщина. Черный слуга нес за нею зонтик от солнца. Рыжие кудри дамы немного выбивались из-под шляпы.
— Эй, это ты, Марта? Значит, больше не играешь в палки-дырки?
— Фу! Как грубо! Я теперь сделалась честной женщиной.
— Сколько ни причесывай кошку, из нее не вырастить горностая.
— Да ты просто нахал!
Баррет разразился неудержимым хохотом. Щенок, уловив перемену настроения, радостно залился лаем.
Женщина скорчила ловко позаимствованную у кого-то брезгливую гримасу, а потом засеменила к повозке маленькими шагами, придерживая платье так, как будто опасалась испачкать драгоценное кружево в грязи.
— Ха-ха-ха!
Бывший пират хохотал до слез, на минуту забыв о собственных злоключениях, и успокоился только тогда, когда экипаж честной Марты уехал прочь в жарком мареве улиц. Ненадолго ему показалось, будто дрогнуло, смеясь, само небо, но он уже осознал настоящую причину — просто глубин острова коснулся легкий подземный толчок.
Возможно, в эту самую минуту на кухнях хозяек Порт-Ройала звякнули горшки или упал, треснув насквозь, плотно запечатанный флакон в мастерской ювелира Юджина Хакстера. Маленькое землетрясение заставило почву несколько раз вязко податься под ногами и, нехотя умирая, затихло.
Баррет переждал немного — толчки не повторялись, и он двинул в таверну, где решил найти себе временный кров.
Именно там, в компании безвестного моряка, он и провел время до полуночи. Пили что придется. Саундер поначалу глодал под столом кости индейки, а потом, тихо посапывая, уснул. Мягкая шерсть на боку собаки прижималась к щиколоткам Баррета, Питер чувствовал, как щенок беспокойно вздрагивает во сне. Собеседник — маленький, сухой, истомленный — опрокидывал кружку за кружкой, непонятно было, как такое количество жидкости бесследно исчезает в тщедушном от вечной жажды теле. Иногда забывшемуся капитану представлялось, что с ним опять, как в прошлые времена, сидит добряк Кид, но в отблесках свечей кривилось чужое лицо, и скрипучий голос назойливо лез в ухо.
— А еще есть дурные приметы, — уныло бубнил случайный собутыльник. — Все дело, друг, в негодных приметах. Например, нет ничего опаснее, чем подстрелить альбатроса или держать на борту карточную колоду, особенно такую, которую уже попользовали в игре по-крупному… Эй, ты не хочешь перекинуться со мною в картишки? Нет? Жаль, конечно. Заметь, если твой люггер пошел ко дну, то это только из-за карт. А может быть, из-за порчи, наведенной индейским богом. Странно, что сам ты не утонул, хотя говорят, у глупцов пустые головы, и они отлично держат своих владельцев на плаву…