Камень любви
Шрифт:
— В девяностые, когда совсем плохо было, я ела чуть-чуть, зато курила много. И сигареты, конечно, самые дешевые, оттого и кашляю теперь. Правда, недавно совсем курить бросила. А ем по привычке мало.
Она замолчала. Склонившись над тазиком, загремела осколками керамики. Татьяна наблюдала за ней со смешанными чувствами — уважения и недоумения.
Да, в девяностые годы, когда наша страна была в полном развале и люди просто выживали как могли, тетя Ася, отец, та же Ольга Львовна все-таки не бросили науку. А ведь множество ученых превратились в челночников, рыночных торговцев, занялись ремонтом чужих
— А калымы разве вам не перепадают? — спросила Татьяна. — Я вот знаю нескольких реставраторов в Питере. Хорошо зарабатывают на реставрации икон.
— Бывают калымы, но очень редко. Я ведь живу в Новосибирске. А ему чуть больше века. Жители в основном кто откуда, коренных совсем мало. Где тут взяться фамильным традициям и семейным драгоценностям? Русские пришли в Сибирь только в шестнадцатом-семнадцатом веках, более ранние иконы здесь практически не водятся. В основном век девятнадцатый, реже — восемнадцатый, а такие не слишком ценятся. Однажды москвичи, подсобрав в Подмосковье старинные образа, привезли их в Новосибирск и сдали в одну шарашкину контору для реставрации, платили по пятьсот рублей за штуку. О качестве, разумеется, речи не шло. А до меня эти горе-антиквары не дошли. Я ведь ценю свой труд и материалы использую недешевые. Стало быть, беру дороже.
Ольга Львовна махнула рукой.
— Лучше я в экспедицию съезжу. Свежий воздух, хорошее питание, и, главное, никто над душой не стоит. — Поправила очки, прищурилась. — Тебе ведь, наверное, тоже заработать хочется? Художникам в экспедиции неплохо платят. Толик говорил об этом?
Татьяна пожала плечами. О деньгах она даже не подумала. Но если заплатят, не откажется. Иждивенкой уж точно не будет!
— Хочешь, я поговорю с ним? — Ольга Львовна подмигнула с видом бывалого заговорщика. — Самой, поди, неудобно?
— Что вы, не надо! — Татьяна смутилась и удивилась одновременно. По лицу, что ли, прочитала ее мысли? — Если нужно, сам скажет. А так, — она пожала плечами, — подумает, что напрашиваюсь!
— Ну, твое дело! — Ольга Львовна посмотрела на часы. — Еще часок поработаем, а там и ужин.
Некоторое время они сосредоточенно трудились. Тазы постепенно заполнялись вымытыми находками. Были среди них не только осколки керамики, но и крупные фрагменты, и железки непонятного назначения… Ольга Львовна осторожно раскладывала их на кусках брезента и поясняла:
— Это часть сосуда, в котором хранили зерно. А это дно братины, в нее наливали квас или медовуху. Глянь, какой орнамент на этом фрагменте! А это — крючок. На нем подвешивали вяленое мясо или копченый окорок. А вот ерунда, кусок гранита, зачем подсунули?
Наконец она выпрямилась, вылила из таза грязную воду и произнесла с довольным видом:
— Все, на сегодня довольно! Поработали, как стахановцы!
Прихватив тазы с находками, они направились к палатке, но внутрь не зашли.
— Оставь их, — сказала Ольга Львовна. — Давай на лавочке посидим, закатом полюбуемся.
Они поднялись по ступенькам. Под соснами и впрямь находилась скамейка. С высокого берега открывался вид на реку и на дальние сопки, поросшие тайгой.
— Хорошо тут! Ветерок дует, мошкару отгоняет. — Ольга Львовна хлопнула ладонью по скамье, приглашая садиться. — Я здесь частенько душу отвожу, думу думаю!
Солнце медленно скатывалось за горы, небо синело, приобретая тот глубокий оттенок, который бывает в начале лета. Розовые и сиреневые облака ложились на речную воду. Роскошная серебристая ива невдалеке, подсвеченная вечерним светилом, казалась еще наряднее и нежнее.
— Я ведь, как и ты, начинала, ничего не смысля в камералке. Учила нас Дора Марковна Бронштейн — этакая археологическая примадонна. Студентов гоняла — не приведи господь. А теперь я ее понимаю. Сколько сил и терпения нужно, чтобы вдолбить науку тупоголовой барышне или увальню, у которого на уме, как бы скорее слинять к девочкам. Так что мне с тобой повезло, тебя учить не пришлось…
— Спасибо! — засмеялась Татьяна. — А то боялась, что сочтете тупоголовой!
— Ты это брось! Не обижайся! — Ольга Львовна взяла ее за руку. — Я, конечно, брякнуть могу, не подумавши. Но ты совсем не похожа на современных гламурных девиц. Прости дуру старую, если обидела…
Она вздохнула.
— Дора Марковна как-то доверила мне отмыть морские раковины. Мелкие, но, видно, красивые были, с перламутром. Нашли их в одном из женских погребений, вокруг головы были рассыпаны. Как попали в Сибирь — одному богу известно. Но представь, как это красиво и грустно одновременно. Кто-то ведь постарался, украсил последнее ложе своей любимой. Жены или невесты… Теперь не узнаешь кого! — Ольга Львовна неожиданно коснулась пальцем уха Татьяны, посмотрела пристально. — Гляжу, серьги у тебя замечательные! Очень старые! Фамильные?
— Да, перешли ко мне по наследству. Говорят, принадлежали кыргызской княжне.
— Княжне? Кыргызской? Надо же! То-то я смотрю — стилистика знакомая! — Ольга Львовна покачала головой и отняла руку. — Красивые, но почистить немного надо. Не возражаешь?
— Нет, конечно! — смутилась Татьяна. — Если вам не трудно!
— Не трудно. Как-нибудь выберу время. — Ольга Львовна задумалась, затем с грустью в голосе произнесла: — Кто-то же создал такую красоту! Мы находили похожие в захоронениях десятого-двенадцатого веков, но из бронзы и примитивнее.
— И золото находили?
— Здесь редко, а вот в Туве и на Алтае — частенько. Там золотые находки — вполне обыденное дело. Под Фирсовом как-то много золота раскопали. Ох, есть в этом нечто романтическое, с лихорадочной отдушиной — очищаешь костяк, а под ним вдруг — золотинка. Блеснет, а у тебя сердце екнет и забьется, как птичка. Смотришь, а это бусинка, а рядом пронизка зеленоватая — детали украшения. Только бусинка на деле совсем не золотая. Завернули ее в золотую фольгу, вот получилась вроде драгоценности. Правда, на Алтае встречали и настоящие драгоценные изделия, отлитые из чистого золота.