Камень любви
Шрифт:
Налетел свежий ветерок. Татьяна поежилась.
— Замерзла? — спросил Анатолий и обнял ее за плечи. — Надень мою куртку.
— Нет, не замерзла! — сказала она и отстранила его руку. — Не надо. Неудобно!
— Как знаешь, — в его голосе ясно прозвучало разочарование. Тем не менее он предложил: —
— Посидим, — согласилась она.
Но это предложение, которое час назад она восприняла бы с великой радостью, сейчас показалось ей лишь проявлением вежливости.
Правда, они опоздали. Скамейку уже оккупировала какая-то парочка. И тогда Анатолий молча увлек ее на едва заметную в сумерках тропинку. Десяток-другой шагов сквозь заросли — и они очутились на небольшой поляне, на самом краю утеса, в окружении старых сосен. Темные кроны резко выделялись на светлом небосклоне. Солнце уже спряталось за сопку, и сумерки, наползая, окутывали притихшую природу прозрачным покрывалом, сотканным из запахов, ласковых порывов ветерка, плеска воды на отмели и шелеста листьев. Высокие сосны выглядели непривычно сурово, нежная листва берез потемнела, зато стволы их ярко белели, выделяясь на фоне мрачного бора. Но одна из берез выглядела особо. На ее нижних ветвях колыхалось под ветром множество разноцветных ленточек.
Татьяна остановилась, припоминая. Кажется, эти ленты называются «челома» или «чалома»…
— Что ты сказала? Челома? И это ты знаешь? — спросил удивленно Анатолий.
— Я ведь читала кое-что о Хакасии перед отъездом, — смутилась Татьяна. — Здесь проводили какой-то обряд?
— Мои студенты постарались, — улыбнулся Анатолий. — Перед началом раскопок задабривали местных духов. Так уж у нас полагается. Вон там костер жгли…
Он взял ее за руку и подвел к черному, обугленному пятну среди травы, обкопанному и обложенному крупной галькой.
— Закончится полевой сезон, снова придем сюда, поблагодарим, покормим духов за то, что не мешали нам, не вредили, берегли раскоп. Сейчас все больше людей пытаются приобщиться к народным традициям. Но настоящих хранителей обычаев осталось совсем мало. В итоге дело доходит до курьезов. Привязывают к веткам разноцветные тряпки, ленты, косынки, шарфики, даже носовые платки. Считают, чем веселее расцветка, тем, дескать, лучше. Развевается себе и развевается на ветру челома в полоску или в горошек, сиреневая или желтая, оранжевая или фиолетовая, значит, все прекрасно, духи довольны… И мало кто знает, что хакасы завязывали эти ленты не там, где придется. Ни в коем случае нельзя завязывать челому на траве и кустах. Предки воспринимали их как корневища деревьев, растущих в Нижнем, подземном мире, а им управляет ужасный уродец Эрлик-хан. И все там вверх ногами, как и подобает в мире нечисти. Если тебе не хочется почитать Эрлик-хана, то на кустах ленточки лучше не повязывать.
— Да я никогда и не повязывала, — улыбнулась Татьяна, — но иногда думала: какой смысл в этих ленточках?
— Есть смысл, не сомневайся! — улыбнулся ответно Анатолий. — Еще в школе я пытался разузнать: зависит ли цвет челомы от того, кто ее повязывает. Помню, бабушка-соседка объяснила. В старые времена мужчинам дозволялось повязывать только белые челомы, женщинам — красные, а старикам, которые уже не могли рожать детей, — синие. Сейчас все смешалось от незнания, а может, от нежелания или лени вникать в обычаи предков.
— А желтый цвет? — спросила Татьяна. — Разве нельзя повязывать желтенькие ленточки? Или оранжевые? Веселый цвет, солнечный!
— Ну, это как сказать! Буддисты
Анатолий улыбнулся и подвел ее к высокой разлапистой сосне, под которой лежало ошкуренное бревно, уже отполированное чьими-то задами. Верно, не один Анатолий знал об этом укромном уголке, словно созданном для тайных свиданий.
— Хорошо здесь! — с благодарностью и смущением пробормотала Татьяна.
Замерев от восторга, она во все глаза смотрела на реку. Огромная луна поднималась над лесом, и пульсирующая серебристая дорожка перекинулась с одного берега Абасуга до другого. От воды дул прохладный ветерок, и Анатолий, уже не спрашивая согласия, накинул ей на плечи свою куртку. Затем взял за руку.
— Присаживайся! Жестковато, конечно, сидеть, но терпимо, — сказал он, улыбнувшись. Но голос его звучал глухо и немного печально. И глаза смотрели грустно, как при расставании. В сердце закралась тревога, но Татьяна отвела взгляд.
Нервы? Конечно, нервы расшалились. Все это из-за Евы. Что их связывает с Анатолием? Дружба, работа или нечто большее? Вон как по-хозяйски она вела себя за столом. Видно, не первый раз общалась с Борисом и Анатолием на короткой ноге… Но, с другой стороны, Анатолий ушел с ней, оставил Еву в компании Бориса. Получается?..
«А ровно ничего не получается! — одернула она себя. — И вообще, прочь все мысли о Еве! Она того не стоит!»
Какое-то время они сидели молча. Стихли крики на волейбольной площадке, лишь продолжала где-то звучать гитара, выводя немудреный мотив. Ей вторил приятный мужской голос:
Ходит милая девушка В костюме простом, неброском, Зеленые бриджи, рубашка навыпуск, В разбитых давно босоножках. Ищет милая девушка Далеких веков отброски, Черепки, браслеты и кости, находки, во всех раскопках… [12]12
Стихи В. Гене.
— Даже песни у вас о раскопках, — сказала Татьяна.
— Что поделаешь? — отозвался Анатолий. — Раскоп здесь — Его Величество, а мы — простые подданные. Поэтому все разговоры, споры, дискуссии только о нем, любимом. Сидят допоздна, пока не разгонишь всю ораву по палаткам. Вечерние посиделки с чаем, иногда с вином — самое отрадное время в экспедиции. Ведь здесь собрались люди, занятые одним делом, потому и темы для общих разговоров быстро находятся. Тут и песни тебе, и байки всякие, случаи из жизни бродячей, экспедиционной. Чего только не бывает в поле! Но никто никого не нагружает своими проблемами. Все неприятности остаются в городе. И как бы душу ни крутило, плач в жилетку отменяется. Но поговорить о судьбах России — святое дело! Это ведь наша национальная забава!