Камень на камне

Аракелян Рубен

Я показал таинство моим гостям, и, уверен, оно произвело на них впечатление, как и на каждого, кто становился свидетелем, как и на меня, когда я увидел это в самый первый раз. О да, я помню этот день. Я никогда его уже не забуду, до самого конца. Я не поверил ей, когда услышал, но она не настаивала, будто бы и не ждала доверия в ответ. Она лишь просила попробовать, когда я буду готов. И я попробовал. И обрел силу. И тогда укоренился во мнении. Сила не в том, чтобы отнимать жизнь, а в том, чтобы возвращать ее утерявшему. Забрать жизнь может каждый, вернуть ее может лишь избранный. Я и есть избранный. Единственный. То, чему они стали свидетелями, заставит воздвигнутые в их разумах барьеры потрескаться и

осыпаться. Пройдет несколько дней, за которые они не смогут думать ни о чем другом, кроме увиденного, и барьеры рухнут с ужасающим грохотом, пропустив поток правды в иссушенный котлован лжи, образовавшийся в их сознании. Да, пожалуй, это можно описать как дамбу, сдерживающую поток очевидностей. Человеческий разум устроен таким образом. Он не может с легкостью пропустить то, что выведет его из зоны комфорта. Для собственной защиты он готов возводить стену, такую высокую, какую только сможет, только чтобы волна правды, угрожающая его комфорту, оставалась с другой стороны. Именно по этому я всегда говорю, что до тех пор, пока человек не захочет во что-то поверить, сам не захочет, ты никакими силами и средствами, доводами и доказательствами не сумеешь заставить его сделать это. Он должен прийти к этой точке сам. Точка невозврата. Упереться в нее головой и понять, что для того, чтобы двигаться дальше, нужно принять это. Это один из процессов круговорота жизни. Мы отрицаем, затем осознаем и принимаем, потом вновь отрицаем, но уже что-то новое, и так далее до бесконечности. Это не изменить, это можно только понять и научиться использовать. Не я внушаю что-то человеку, он сам себе это внушает. Это очень сложный и длительный процесс.

Этот процесс уже запущен в головах моих гостей. Я привел им доказательства, продемонстрировал правду. Пройдет некоторое время, и они переродятся. А пока что мне остается только дать им это самое время. И молиться, чтобы у меня оно было.

15 декабря 2278 года

Любовь. Да, это она. Я видел ее миллион раз, и в каждый из них она пряталась под новой маской, но в итоге она проявляет свою сущность. Она как болезнь, меняет людей, заставляет их плясать под свою дудку, унижает, давит, карает… Она правит этим миром. Она – единственное светлое, что осталось в человеке сегодня. И именно она привела ко мне Нэйта Монро и Якова Манува. Безжалостная. Беспощадная. Я понял это сегодня днем, после разговора с Аресом. До этого момента я был уверен лишь в душевном состоянии Монро, но теперь я отчетливо вижу всю картину, теперь от меня не ускользнет ни одна деталь. Да, тяжело быть человеком. Нэйт Монро любит их спутницу. Это было ясно сразу, как только они появились тут. Я видел в его глазах. Такие маленькие люди вынуждены жить с таким большим грузом самого сильного чувства. Сложно объяснить, но любовь видно даже тогда, когда она скрыта под маской безумия. Он хотел умереть? Да. Он хочет этого сейчас? Да. Он хочет сделать это от безысходности? Нет! Вот тут я ошибся. Я помню его взгляд тогда, когда их приволокли ко мне с мешками на головах. Первым делом он нашел взглядом ее. Я видел это, но не придал тогда значения, был слишком поглощен собственной персоной. В точности как тогда, на Орионе. И только теперь я понял, зачем ему нужна смерть. Тогда, стоя на коленях, он хотел умереть за нее. Он твердо уверен, что если его не будет, это принесет ей счастье. Отсюда и происходит вся его психологическая картина, весь этот его диагноз. Самопожертвование. Это признак любви, ее знаменосец, ее пророк. Желание жертвовать собой ради других, ради другого. Чувство, идущее наперекор самому главному из всех инстинктов, заложенных в нас природой – самосохранению.

Что же до Ареса, то я сегодня все понял. Я посвятил его в часть собственного плана, так как увидел, что посеянное пару дней назад зерно уже успело дать ростки. Этот простоватый, недалекий солдат, подверженный всем возможным фобиям, он сыграет в конечном итоге важную роль. Он готов жертвовать собой, но не ради женщины, ради Монро. Это другое лицо любви. Той, что брат испытывает к брату. Да, я абсолютно уверен в своих выводах.

Теперь я вижу всю картину целиком. Эти двое… они умрут. Сказать, что мне жаль? Я не могу сказать этого. В конце концов, это бы все равно произошло. Все их жизни безустанно стремились к преждевременному окончанию. Я отчетливо вижу цель и еще более отчетливо вижу цену, которую придется заплатить. До сегодняшнего дня у меня была только часть суммы. Теперь она у меня вся, целиком, и время расплаты близится.

Поразительно, но судьбу мира призван решить банальный любовный треугольник. Обычные чувства трех людей перевернут бытие с ног на голову, хорошенько встряхнут, чтобы высыпался мусор, и вернут первозданный вид.

16 декабря 2278 года

Сегодня я перебирал старые записи и наткнулся на свой старый дневник. В нем я попытался рассказать о всех событиях, связанных с полетом на Орион. В частности, я описал и само пребывание там. Мне теперь это кажется забавным, но именно этот день послужил катализатором краха этого мира. Неизбежного краха. Вся сила жизни сосредоточена в этой временной точке. Одна эпоха закончилась на ней, а другая зародилась. Я плачу, когда перечитываю его. Приведу эту часть и в этом дневнике.

«Все как будто провалилось в огненную дымящуюся бездну. В один миг лица стоявших рядом людей исчезли из поля зрения, а их место заняло синеватое пламя. Невозможно было выстроить в памяти последовательность случившихся событий, я помнил только образовавшийся из воздуха образ, размытую фигуру, обретшую очертания человеческого тела и эти странные, в тот момент показавшиеся даже смешными слова: «Опасность для грааля. Уничтожить опасность. Уничтожить грааль.» Да, теперь я вспоминаю это, это была девочка, невысокая и стройная. Она медленно подошла, нет, не подошла, а подплыла к посадочной площадке. Да, я вспоминаю выражение ее лица. Сначала заинтересованное, даже дружелюбное, она молча смотрела на мистера Адамса, руководителя миссии, пока он что-то ей втолковывал. Он уже перестал говорить, а она все смотрела ему прямо в глаза, не отрываясь, сверля его насквозь. Затем она открыла тонкие губы и произнесла этим голосом, который я теперь никогда не смогу забыть. Промолвив эту фразу, она так же плавно развернулась и двинулась прочь, пока все наши глупо переглядывались с идиотскими улыбками. Что с ними теперь? Уж наверняка они не улыбаются.

Она прошла в арку, и все вокруг вспыхнуло. Ну, еще бы, ей ничего не стоило раздавить нас как назойливого таракана, просто наступить тапком и размазать по полу. Я только надеюсь, что остальные не испытали того, что сейчас испытываю я, что просто не успели разочароваться так же, как сейчас разочаровываюсь я. Миллер, Грин, Акопян, Пенелопа Фернандес, молодая мать. У нее сын остался дома. Да, он еще мало что понимает, но с мамой он познакомиться так и не успел. Где они все, в какой части этого ужасного костра они плавятся?

Я открыл глаза, но первое время не решался пошевелиться. Точнее даже не видел в этом смысла, зачем шевелиться мертвецу? Но к глубокому изумлению, я вовсе не был мертвецом, по крайней мере, если только мертвецы ни научились дышать. Я определенно дышал и ощущал. Я чувствовал дикую боль в конечностях, но скорее радовался ей, так как это многое означало. Попытался встать, но ударился обо что-то головой, от чего снова рухнул на холодный, казалось, металлический пол. Темнота вокруг не могла обмануть мои ощущения, я был в каком-то помещении, тесном, с низким потолком.

Конец ознакомительного фрагмента.