Камень слова
Шрифт:
– Привет, - снова поздоровался Берзен, а Волошин кивнул.
– Что это ты моделировал?
Видно он разобрался в игрографической беседе Ткачика с вариатором.
– Что?
– переспросил Ткачик и, бросив быстрый взгляд на Волошина, выразительно посмотрел на Берзена.
Берзен усмехнулся.
– Карой, я ведь тебе ещё вчера сказал, что сегодня с "тайнами мадридского двора" будет покончено.
– Вот и славненько, - раскрепощённо выдохнул Ткачик.
– А то чувствуешь себя... Ну, да ладно. Мы прогоняли с вариатором программу вечернего контакта с аборигеном. Ты же знаешь, что прямой контакт с ним в особых условиях почти не даёт результатов. Эховое сознание практически полностью забивается основным, несмотря на все наши попытки экранировать его. Поэтому мы решили провести
– Поприсутствовать можно?
– поинтересовался Волошин.
– А почему нет?
– пожал плечами Ткачик.
– Впрочем, сегодня вечером вам вряд ли будет интересно. Контакт-то прямой, от силы две-три минуты на запредельной для нас скорости - если вы помните, функционирование эхового сознания пикьюфи почти на два порядка выше обычного.
– А как вы вообще вышли на эховое сознание?
Ткачик хмыкнул и смущённо улыбнулся.
– О! Это уже "тайны мадридского двора".
Шпилька явно предназначалась начальнику станции. Но Берзен не отреагировал. Он скучающе качал ногой и с постным выражением лица смотрел сквозь матовый экран на неподвижную фигуру аборигена.
– Совершенно случайно, - продолжил Ткачик.
– На Нирване практически нет свободной воды: я имею ввиду не только открытые водоёмы, но и атмосферные осадки. В самых благоприятных условиях: при наиболее низкой ночной температуре - влажность воздуха не превышает шестидесяти процентов. То есть, для того, чтобы достичь точки росы, температура воздуха должна понизиться ещё градусов так на двадцать пять - тридцать...
– Точка росы - это температура, при которой атмосферная влага начинает конденсироваться, - бесстрастно заметил Берзен. Всё же шпилька Ткачика не прошла мимо цели. Похоже, пикетирование было основой всех разговоров между ними.
Ткачик было осёкся, но тут же расплылся в улыбке.
– Простите, - извинился он, всеми силами стараясь подавить улыбку. Я всё забываю, что наш гость гуманитарий, а не естественник... Постараюсь учесть. Так вот, борьба за влагу как в растительном, так и в животном мире идёт весьма ожесточённая. Она основа жизни на планете. Если на Земле, как полагают, появление разумной жизни обусловили сезонные изменения, заставившие homo работать, чтобы обеспечить себя на зиму пищей и тёплой одеждой, то на Нирване, вероятно, таким фактором для postquasifungi послужила вода. С год назад наш экзомиколог Томановски - вас, кстати, вчера с ней знакомили - начала серию экспериментов по введению избыточных порций воды вначале в растительные, а затем и в животные формы нирванских организмов. Результаты оказались обескураживающими. У растительных форм буквально через несколько минут начинался активный рост клеточной структуры, почти на порядок превышающий рост клеток земных мицетов, который продолжался до установления прежнего баланса воды на единицу массы псевдомицета. Что же касается животных форм, то при введении дозы они вначале впадали в ступор до полного перераспределения воды в организме, а затем наступал резкий переход из каталептического состояния в усиленно функциональное. То есть, все функции организма выполнялись гораздо быстрее, чем обычно. По образному сравнению одного из учёных, - здесь Ткачик недвусмысленно посмотрел в сторону Берзена, - вода для растительной жизни Нирваны является катализатором наращения массы, а для животной - энергии.
– Нечто вроде наркотика, - полуутвердительно вставил Волошин.
Ткачик удивлённо вскинул брови, но затем всё же кивнул.
– Да, вы правы. Именно наркотика, но и именно нечто, поскольку не уверен, что процедуру дыхания больного человека чистым кислородом можно считать введением наркотика. Но, раз уж зашла речь о недоверии к чистоте наших действий, я вынужден разъяснить суть метаболизма нирванских организмов.
– Ткачик бросил взгляд на Берзена, и опять не удержался, чтобы не съязвить: - Постараюсь попроще. Кровь пикьюфи, будем называть её так, представляет собой вязкую коллоидную субстанцию, биохимические процессы в которой чрезвычайно замедлены. А разбавление её водой способствует ускорению биохимических реакций. При этом, правда, следует не переборщить дозировку, иначе может нарушиться последовательность биохимических процессов: они начнут пересекаться, последующие обгонять предыдущие, наступит разбалансировка метаболизма, хаос в сигналах нервной системы проще говоря, опьянение, аналогичное введению человеку избыточных порций кислорода или спирта.
– Существуют ли остаточные явления после окончания действия избыточной воды?
– На этот раз Волошин задал более осторожный вопрос.
– Да, - вновь подтвердил Ткачик.
– Наблюдается эмоциональный упадок, сила которого пропорциональна величине вводимой дозы. Но при наших дозах аквасиндром пикьюфи, как мы его называем, весьма незначителен. Естественно, что все факторы воздействия воды мы определили не на аборигенах, а на других животных формах. Лишь убедившись в их практической безвредности, перешли к пикьюфи.
– А привыкание?
– При наших дозах и периодичности их введения оно исключено. Хотя желание "повторить", естественно, остаётся навсегда.
– И как вы обнаружили эховое сознание?
– спросил Волошин.
– По когитограммам. При введении воды в организм пикьюфи убыстряются не только физиологические процессы, но и процесс мышления. При этом наблюдается сбой его программы как общественного существа, и начинают проявляться индивидуальные черты. Психология индивидуума претерпевает мучительный переход из блаженного состояния полной запрограммированности чёткой линией общественного поведения в муторное состояние дискомфорта осознания собственной личности. Вот тогда на когитограммах и проявляются следы затухающей несущей с высокой частотой. Вначале их приняли за возмущение психополя в момент ломки психики, но, когда выделили в отдельную составляющую, то и обнаружили эховое сознание.
– Надеюсь, вы всё поняли, - с иронией заметил Берзен.
– Отдельная составляющая затухающей несущей...
– В первом приближении, - улыбнулся Волошин.
– Одного не могу уяснить: что противозаконного вы усматриваете в таком контакте?
По застывшему лицу Ткачика он понял, что сморозил глупость. Противозаконного в контакте действительно ничего не было, если не считать, что он проводился без согласия аборигена. Впрочем, и это неверно. Согласие пикьюфи получить как раз нетрудно: его общественное сознание, ориентированное исключительно на безапелляционное выполнение требований извне и полное подавление личных желаний, просто не могло ни в чём отказать. Из него наоборот практически невозможно выдавить "нет". Правда и извне желать что-либо было некому до появления на планете людей... Поэтому оставалась только этическая сторона контакта, когда для "беседы" необходимо "подпоить" аборигена...
– Видите ли...
– натужно стал выдавливать из себя Ткачик, смотря мимо Волошина сразу поскучневшим взглядом.
– Как вам сказать...
– Не надо. Извините. Я понял.
Ткачик кисло усмехнулся.
– Ну и ладненько...
Берзен отстранённо смотрел сквозь сизый экран на аборигена. Размеренно качая ногой, он постукивал по подлокотнику кончиками пальцев, словно это "ладненько..." его не касалось.
5
– Здравствуй, Лев.
Волошин вздрогнул и обернулся от стола. В дверях его комнаты стояла Томановски и смотрела на него своими тёмными бездонными глазами.
– Здравствуй, - улыбнулся он.
И она оттаяла, глаза вспыхнули и осветились.
– Я тебя весь день искал. Уж подумал...
– он прикусил язык, с которого чуть не сорвалось: "...исчезла, как тогда".
Но Статиша поняла. Глаза потухли, плечи опустились. Понимала она его, как никто. Больше, чем с полуслова. И не надо было искать причин, почему она тогда ушла. Они оба их знали. Чувствовала Статиша его двойственность, его странную любовь: то он полностью и безраздельно с ней, а через мгновение - уже далеко, в себе, и ничего ему не надо, и всё для него обуза и помеха, в том числе и её любовь.