Камень власти
Шрифт:
Пока графский любимец шел между склоненными, точно рожь в непогоду, рядами просителей, Потемкин, затертый у самых дверей, краем глаза заметил как бледный Макар бочком-бочком выскользнул из приемной и ринулся вниз по лестнице. Парень аж прыгал через две ступеньки, так рвался на улицу.
Гриц чуть подался назад и не без труда освободился от сжимавших его плеч и животов. В сенях дышалось легче, а во дворе изрядно помятый конногвардеец, наконец, расправил плечи. Он успел заметить, как прыткий Макар скакнул за бревенчатую стену конюшни и там
Гриц рванулся за ним и схватил парня за плечо в самый неподходящий момент, струя ударилась в край сруба и обрызгала Потемкину сапоги.
— Ах ты, гаденыш! — Гриц хотел въехать щуплому Макару по уху, но наткнулся на совершенно затравленный взгляд секретаря и опустил руку.
— Не бейте меня, ваше благородие, — лепетал парень, прижавшись к стене. — Я же не ради себя, как Яковлев. Мне мать кормить надо… братишек двое… Я никому ничего дурного не сделал. А Господь знает мои страдания…
— Да что ты, — отступил Потемкин, — я не то что бы. Всякий добывает хлеб, как может. Бывает хуже еще, — он не знал, куда себя деть от смущения. — Ты, это, штаны надень.
«Господи! Пресвятая Богородица! Куда меня занесло?»
Макар поспешно натянул штаны.
— Мне бы про Орлова узнать, — Гриц почувствовал, что голос у него какой-то сиплый. — О чем это Яковлев плел?
Макар втянул голову в плечи и испуганно огляделся вокруг.
— Ей Богу, не знаю, ваше благородие. Почерк у меня хороший, а головой не вышел…
— Не крути, — Потемкин разом потерял к Макару всякую жалость и несильно вмазал ему по скуле. — Говори, как на исповеди, а то челюсть сверну. — руки Грица стиснули синюшную шею секретаря.
— Ладно, — парень опять позыркал глазами по сторонам и придушенно сообщил, — Орлов, слышь ты, спутался с графской любовницей Еленой Куракиной.
«Эка новость!» — Хмыкнул про себя Гриц.
— … А граф возьми да и узнай, — тараторил Макар. — Яковлев вчера похвалялся, что, по приказу графа, Орла свезли на его дачу на Каменном острове и держат там в подвале.
— А Яковлеву-то какая радость? — Удивился Потемкин, слегка разжав пальцы и давая бедному Макару продышаться.
— Как же? Ваше благородие? — В свою очередь удивился такой непонятливости секретарь. — Граф Петр Иванович Орлова очень из всех адъютантов выделяли. А Яковлеву это — острый нож. Да если б Григорий захотел…
— Видать, не захотел, — оборвал его Потемкин. — Спасибо за сведения. Прости, что шею помял. — Он потрепал Макара по плечу и, оставив перепуганного секретаря за конюшней, поспешил обратно в дом.
Яковлев уже завершал почетный круг по залу, как породистый жеребец на ринге. Гриц успел снова втиснуться в ряды просителей в тот самый момент, когда графский любимец подходил к дверям. Поравнявшись с конногвардейцем, фаворит сделал ему знак приблизиться.
— Из Конной гвардии? Мне говорил о вас принц Георг.
Потемкин поклонился.
— Кажется, вы собирались стать священником?
Гриц меньше всего ожидал этого вопроса.
— Мне говорил о вас митрополит Амвросий в Москве. Бывший студент? — Яковлев хвастался своей осведомленностью. — Мне говорил о вас Орлов.
«Кажется, ему про меня все уши прожужжали!» — разозлился Потемкин.
— Так вы идете? — Яковлев зевнул. — Мне тут привезли две чудотворные иконы из Чернигова. Говорят, они плакали миррой при царе Петре Алексеевиче. А теперь перестали. Хочу, чтоб вы их посмотрели. Думаете врут?
— Приходы на юге бедны, — пожал плечами Гриц. — Вот и выдают за чудотворные образу местную мазню. Хотя… все может быть.
Провожаемый завистливыми взглядами оставшихся в аудиенц-камере просителей, Потемкин проследовал за Яковлевым в жилые покои и, миновав ряд роскошно, но беспорядочно обставленных комнат, попал в холодную галерею, соединявшую левое крыло графского особняка с небольшой домашней церковью, ютившейся за оранжереей и танцзалом. Оба строения были крыты стеклянными двускатными крышами и обнимали крохотный почти лютеранский храм с тонюсеньким серебряным шпилем.
Зато внутри церковь была совершенно русской. Тесные полутемные пределы освещались трепетом множества лампад. От десятков горящих свечей было жарко, а воздух казался напоен запахом расплавленного воска. Яковлев прямо при пороге бухнулся на колени и начал отбивать поклоны. Полы его широченного шлафрока колыхались при каждом движении, обнажая то руку, то ногу грешного «страстотерпца».
Гриц тоже опустился в стороне. Впервые в жизни он почувствовал, что в церкви ему не чисто. Что вокруг было не так, Потемкин сказать не мог. Может неотвязные мыли об Орлове не давали сосредоточиться на молитве? А может показная набожность графского любимца вперемешку с юродством? Кто же молится враспояску? Полуголым?
Нарочитая небрежность Яковлева точно подчеркивала его домашнюю близость с Богом.
— А вы не бьете поклоны? — Услышал Гриц недовольный голос графского фаворита. — Напрасно. Поклонами Господу разум просветляется.
— И еще они полезны для поясницы, — резко сказал Гриц, не любивший, когда к нему в душу лезли с поучениями.
На мгновение Яковлев выпрямился, но не повернул головы. Потемкин видел его тоненькие рыжеватые волосы, уже редеющие на затылке, и вдруг подумал, что, наверное, мужику за 30 не легко сохранять юношескую гибкость фигуры. Разве что ежедневными поклонами у образов.
— Которые тут из Чернигова? — Нарочито равнодушным голосом спросил он, вставая. «Господи, благослови!» И в следующую минуту всей тяжестью рухнул на Яковлева, придавив адъютанта к полу.
Графский любовник, как лягушка, распластался на холодном мраморе и не мог пошевелиться. В первую минуту он так ошалел, что даже не попытался стряхнуть с себя нападавшего, а когда пару раз дернулся и осознал, что враг сильнее, инстинктивно поджал колени к животу.
«Прости мне, Господи! — взмолился Гриц. — Экая погань!»