Шрифт:
Пролог
Основною целию покарания преступника должно являться удостоверение безопасности наших подданных, и возвращение заблудшего на путь добродетельный. Сему более всего соответствует заключение лица провинившегося в крепость или иное стеснительное помещение, равно как и поселение его в местах суровых и отдалённых, дабы не мог он и впредь чинить преступные разбои и воровство, и было бы у него время раскаяться в содеянном, и обратиться к делам праведным и искупительным. Смертною казнию же карать надлежит только тех,
Тёмное сырое место. Холодное. И тесное. Шириной камера едва больше полусажени, а длиной от силы полторы. Три каменные стены, дыра в полу, прогнивший соломенный топчан — милая родина и уютный дом многим поколениям членистоногих кровососов. Окно… Если эту амбразуру можно назвать окном. Впрочем, она хотя бы есть. Камера расположена на среднем ярусе, и зарешечённая дыра выходит в облицованный камнем водосточный ров. Если подойти совсем близко, то в самом верху можно будет разглядеть узенькую полоску неба. А существует ещё и нижний ярус. И, как говорят, даже подвальный. Откуда иногда доносятся едва слышные отголоски криков. Хотя, может и не оттуда. Рыданий и криков здесь везде хватает.
Снаружи какой-то шум. Совсем тихий. Но в одиночке слух обостряется. Четвёртой стены у камеры нет. Там решётка и за ней дверь. Прочная дубовая дверь. И она сейчас открывается. Странно. Баланду приносили совсем недавно…
— Эй. Арестант. Подойди к решётке.
Ходит он теперь редко. Да и куда здесь ходить? От двери до дыры в углу только…
— Ближе. К самой решётке.
Там светло. То есть на самом деле там скорее полумрак — на электричестве здесь экономят, — но после камеры и это кажется ярким светом.
— Повернись. Руки за спину.
Он становится спиной к решётке. На запястья опускаются холод и тяжёлая шершавость металла. Скрежещет замок.
— Теперь отойди.
Пара шагов вглубь камеры. Всего два. А он уже на полпути к окну.
Грохочет открываемая решётка.
— Выходи.
Там воздух. Много воздуха. Пустота проходит сквозь все этажи огромным колодцем. Тюрьма напоминает бочку. Пустую и с толстыми стенами. В которые набиты камеры как ячейки в соты. Двери. Бесконечные ряды дверей. Выжженные на дубовых досках номера и индексы. У арестантов нет имён. У них есть лишь номера камер.
— Шагай.
Под ногами поёт металл. Стальные балки, чугунные решётки, клёпаные ступеньки. Сквозь ажурные конструкции видно все этажи. И вверх, и вниз. Каркасы и решётки заполняют тюрьму как паутина старый дуплистый пень.
Они идут вверх. Лестница за лестницей. Площадка за площадкой. Одна раздвижная дверь в решётчатой стене за другой. Зачем им столько дверей? Замки лязгают, безликие фигуры в сером бесшумно скользят, чтобы открыть следующую дверь. У них мягкие башмаки. Арестант не должен слышать, как подходит надзиратель.
Комната. В ней окно. Настоящее окно. Не амбразура, выходящая на дно вечно сырого рва, а самое настоящее окно. Стекло в деревянном переплёте. За ним море и пёстрое весеннее небо с рваными облаками. Чайки. Вдали щетинится мачтами рейд. И свет. Яркий. Ему приходится щуриться и всё равно изображение мутнеет и расплывается. Он отвык от света.
— А вот и он…
— Надо же, никогда бы не подумал…
— Тише, господа…
— Можете идти, капрал. Когда вы понадобитесь, мы вас вызовем.
— Так точь, вашбродь! Слушсь.
Их несколько человек. Холёные аристократические лица, благородные седины и воинственные бакенбарды. Золотое шитьё поблескивает на дорогом сукне мундиров, а накрахмаленные воротнички оттеняют переливчатую ткань сюртуков. Глаза уже почти привыкли, и он может рассмотреть их лица. Рассмотреть и запомнить…
— У вас ко мне дело, господа?
Странно опять слышать свой голос. Кажется, он не говорил целую вечность.
— С чего ты взял? — это молодой, вздорного вида, в самом углу.
— А зачем ещё благородным господам может понадобиться арестант-смертник? На казнь они могут посмотреть и так…
Губы отвыкли усмехаться и лишь неровно кривятся.
— Заключение не притупило ваш ум. Это хорошо, — а это уже пожилой и солидный, в строгом костюме.
— Я слушаю.
— Нам понадобятся, скажем так, определённые ваши таланты.
— Я догадался…
— Что ж. Язвительности вашей заключение тоже не притупило. Но перейдём к делу. Мы предоставим вам свободу, новое имя, необходимые средства и возможности. Это не значит, что мы просто отпускаем вас на все четыре стороны. Но у вас появляется шанс на новую жизнь. Потом. Когда Вы окажете нам определённую… хм… услугу. Достаточно специфического свойства, если вы понимаете, о чём я…
— Просто назовите мне имя того, кого я должен убить…
Теперь вступает уже третий, крупный, с мясистым лицом. Молча открывает папку и кладёт на стол портрет-карточку.
— Я смотрю, господа, вы на мелочи не размениваетесь… Эта смерть перевернёт государство. Как минимум.
— А разве вы не этого хотели? — усмехается молодой.
— Мы прекрасно отдаём себе отчёт в том, каковы будут последствия, — сухо прерывает его пожилой, — итак, ваш ответ?
— Разве у меня есть выбор?
Пожатие плеч болезненно отдаётся в скованных кандалами запястьях.
— Это согласие? — нервничает молодой.
— Да. Можете готовить траурную рамку и искать достаточно велеречивого писаку для некролога…
— Я всегда говорил, что с вами можно иметь дело, — заключает крупный, убирая карточку, — в ближайшие несколько дней вы окажетесь на свободе. Я об этом позабочусь.
Мы едем в Лонч