Каменная пациентка
Шрифт:
Глава 12
У нашего соглашения с Гринлоу имелся один-единственный четкий пункт: никаких дальнейших контактов. Я думаю о том, что собираюсь нарушить клятву, данную целую жизнь назад, не имея реального представления – чего надеюсь этим добиться. И это клятвопреступление – взять и выйти с ней на связь – кажется достаточно серьезным.
Я знаю, что у нее есть лондонская квартира – отлично, это значит, что она по-прежнему ходит до Вестминстера и обратно каждый день, – но согласно сведениям из избирательных списков, она платит муниципальный налог в Гринлоу-Холле на побережье. Похоже, Дэмиан и его семья тоже там живут; очевидно, период их отчуждения закончился. Должно быть, он приглядывает за своим наследством. Однако я
5
Человек из клэпхемского омнибуса – устойчивое выражение еще со времен, когда ходили омнибусы, означающее «средний человек с улицы», типичный англичанин.
От него я узнала, что могу оставить баронессе Гринлоу записку. Их пишут на листочках бумаги и прикалывают к доске, мимо которой все пэры проходят ежедневно. Так рекомендовано. Однако в наши дни электронная почта является более быстрым способом связаться с пэром, хотя все они и по-разному реагируют на «новые технологии».
Я нахожу адрес электронной почты Гринлоу в три клика.
Сообщение я сочиняю очень долго. Джесс ошибался насчет того, что правильные слова приходят легко. Они должны быть точными и при этом достаточно расплывчатыми, чтобы дать ей понять, кто я, не связывая себя с преступлением.
Дорогая баронесса Гринлоу!
Мое имя Марианна Теккерей, в девичестве Смай. Мы встречались недалеко от Настеда в 1989 году. Есть кое-что важное, что мне требуется сообщить вам. Пожалуйста, не могли бы вы ответить мне как можно скорее?
Достаточно ли этого? Что касается меня, я бы точно поняла из этих слов, о чем речь. Все зависит от того, насколько глубоко прошлое Гринлоу закопано в ее сознании.
Я нажимаю «Отправить», желая поскорее от этого отделаться, встаю со стула, потягиваюсь и щелчком вставляю капсулу с кофе в кофемашину. Интересно, как часто восьмидесятилетняя женщина проверяет свою электронную почту? Я подожду до выходных, а потом… что?
Сигнал входящего письма звучит раньше, чем успевает свариться кофе.
Встретимся завтра за чаем в Палате. Ждите меня у Входа пэров в три часа дня. Мой номер мобильного телефона ниже. Пожалуйста, напишите ваш в ответе.
Я и не ожидала от Гринлоу теплых слов, но ее лаконичный диктаторский стиль все равно застает меня врасплох. Здесь слишком мало строк, чтобы прочесть что-то между них, однако быстрота ее ответа обнадеживает – Хелен относится к этому серьезно, она не послала меня к черту; и одновременно расстраивает – она слишком легко согласилась. Я чувствую очередную волну ярости, что Джесс довел меня до такого.
Я принимаю ее приглашение, добавляю свой номер и отправляю письмо – и только потом понимаю, что Хонор приезжает завтра и что я заставила Сэма уйти с работы после обеда, чтобы отвезти ее. Я не припомню, чтобы когда-либо отменяла планы, касающиеся Хонор, и если я сделаю это сейчас, моя семья поймет: тут что-то не так. Они не узнают правды, конечно, но могут подумать, что я нездорова и прохожу какое-то обследование или лечение. Аманда поступила так, когда у нее был рак груди, – не признавалась своим детям в течение первых шести месяцев. И мы прикрывали ее, если они звонили ей на работу.
Это воспоминание подсказывает мне идею.
– Удачное
Вот так это и начинается. Первая ниточка в новой паутине лжи.
– Немного изменились планы на завтра, – сообщаю я. – Аманда просила меня прийти на кафедру на день обучения персонала.
Тишина на линии такая оглушительная, словно настроение Сэма разом рухнуло.
– Ты буквально вчера написала, что мы должны быть там к шести! Я ради тебя перестроил всю неделю. Я перенес встречу с клиентом, чтобы… ты сказала, что… – Дверь его кабинета щелкает за ним. – Марианна, тебе придется это пропустить. Предполагается, что ты в академическом отпуске. Я уже почти готов позвонить Аманде и сказать, чтобы она оставила тебя в покое.
– Нет! – Я делаю мысленную отметку – проинструктировать Аманду об этой лжи, а значит – придумать историю прикрытия и для нее. – Прости. Но они вводят совершенно новую систему, и будет только один тренировочный день. Ты сам знаешь, как бывает. Если я не разберусь сейчас, то когда вернусь, у меня уйдет на это куча времени. Вы с Хонор все равно можете приехать, просто мы поужинаем немного позже. – Если он настоит на приезде, я даже сумею успеть туда и обратно за то время, пока они будут прорываться через пробки.
Я слышу, как Сэм пытается контролировать свой голос.
– Марианна, вся суть – весь смысл того, что я вложил каждый наш свободный пенни в эту квартиру – в том, чтобы ты могла заботиться о своей матери как следует, не отвлекаясь на работу. Ты делаешь себе же хуже. Ты не можешь так поступать.
Я собираю весь свой гнев на Джесса и вываливаю на мужа:
– Ты мне запрещаешь?!
Я представляю Сэма в его стеклянном кабинете, потирающего переносицу.
– Не устраивай скандал. Конечно, нет. Я не думал, что ты станешь с такой готовностью срываться обратно в Лондон из-за каждой чепухи, вот и все. Я беспокоился о тебе.
– Я просто хочу держать руку на пульсе, ясно? Я хочу вернуться к своей карьере, когда все закончится. Ты же сам говорил, что мы не можем позволить себе жить на два дома и ни в чем себя не ограничивать.
Очередной удар под дых перекладывает бремя вины за этот скандал на него.
В этот вечер сон от меня ускользает. Свет прожектора со старого прогулочного двора проникает через щель в занавесках и выхватывает из темноты керамическую облицовку в ванной. Холодная утилитарная поверхность выглядит не дизайнерским клише, а оскорблением, гротеском, насмешкой. Здесь найдется своя плитка для каждой испуганной женщины, плитка для каждой жестокой медсестры, плитка для каждой таблетки, которую они заставили принять пациентов; плитки, и плитки, и плитки, образующие стены, которые слишком высоки к своду, которые шире, чем Букингемский дворец, и как бы быстро вы ни побежали, вы никогда не сможете добежать до конца. Я встаю и захлопываю дверь в ванную, но в кромешной теперь темноте спальни эти плитки продолжают двигаться и смещаться вокруг, как блоки в игре «Тетрис». Это мельтешение погружает меня в неглубокий сон, от которого я, вздрогнув, просыпаюсь в два часа ночи с мыслью, что, возможно, Хелен Гринлоу так сильно хочет меня видеть оттого, что Джесс – каким-то образом – уже до нее добрался.
Сейчас, лежа во мраке, я наконец окончательно осознаю, почему собираюсь встретиться с Хелен Гринлоу. Мне нужно знать, что она будет делать: присоединится ли ко мне для сохранения нашей тайны или же позволит Джессу все разрушить. Я не могу представить ее на стороне Джесса, в первую очередь благодаря его угрозам, но все же – кто знает. В случае нашего разоблачения я должна признаться Сэму и Хонор до того, как за мной придет полиция. Ужасно будет видеть лицо Хонор, когда я расскажу о том, что сделала и что скрывала, но еще хуже – не успеть смягчить удар объяснениями и словами любви. Я отбрасываю одеяла, подхожу к окну и смотрю на темное болото, раскинувшееся между Назаретом и Настедом. И впервые за эти годы, в том месте, где все и произошло, начинаю репетировать свою исповедь.