Каменные скрижали
Шрифт:
— Не имеет смысла, Иштван, — попросила она. — Шоссе будет завалено сломанными деревьями. Лучше спрячемся в развалинах дворца.
Толстые стены давали возможность укрыться. Тереи выключил двигатель, подтянул тормоз. Лоб у него был покрыт потом. Внутри машины не хватало воздуха.
— Тебе было страшно? Мне тоже стало неприятно, когда к нам полетел этот клубок молний.
— Дай сигарету, — сказала она раздраженно. — Может, немного приоткроем окно.
Они молча курили, глядя, как ветер драит плиты дворца замка, роется в огромных сухих листьях, раскалывает длинные, как острие сабли, вишневого цвета стручки, сорванные с терновых деревьев.
— Я знаю, что этот момент когда-нибудь должен
Только через какие-то мгновения Тереи с огромным удивлением понял, что девушка говорит о смерти. Неожиданно его охватила волна стыда за то, что он видел в ней только красивую, от нечего делать, приехавшую сюда лечить индийцев, австралийскую куклу. Ему казалось, что своими признаниями она больше открылась чем, сбросив платье, обнаженная, предстала бы перед ним.
— А вдруг там человек остается самим собой и все помнит? — Она сидела, задумавшись, следя глазами за полосами пыли, которая, казалось, поднималась сквозь щели между каменными плитами, отшлифованными до блеска ногами многих поколений. Маргит чуть склонила голову набок, лишь сжатые губы выдавали скрываемую боль.
Иштван хотел помочь, утешить, показать, что ему понятно ее настроение.
— У меня тоже были тяжелые дни… В армию меня мобилизовали из университета, не помогли просьбы об отсрочке, хотя бы на несколько месяцев чтобы можно было сдать экзамен, окончить курс. Нас послали на Украину, на фронт, а в сорок четвертом году бои уже шли на Дунае, на венгерской земле. Сегодня легко говорить: капитуляция фашистского союзника. Тогда мы все воспринимали иначе…
Он глубоко затянулся, выпустил дым, спугнув мух, которые ползали по стеклу.
— Ты воевал с русскими? — она повернула к нему маленькую головку с волной тяжелых каштановых волос.
— Да. Я тогда уже понимал, что немцы проиграли войну. Во мне были ярость и отчаяние оттого, что нас втянули во все это. И все же мы сражались до конца. Для немцев Венгрия была территорией, с которой они отступали, а для меня — гибла родина. Я хочу, чтобы ты знала: я тогда был и твоим врагом.
Девушка кивнула в знак того, что понимает.
— Я видел, как немцы накрывали огнем отступающие венгерские части, несмотря на то, что позицию было невозможно удержать, да и сами они отходили. Я их ненавидел. Но боялся русских. Когда Будапешт пал, я хотел застрелиться. Мне казалось, что это конец Венгрии, что мы, как нация, погибли. Случилось так, что я попал в какую-то семью, раненый, голодный, без сил. Они дали мне одежду и какое-то время прятали у себя. Через несколько недель я вышел, с твердым намерением закончить университет, словно ничего этого не было… От смерти никуда не денешься. Так или иначе, она сама придет непрошеная. Оказалось, что нужно все начинать сначала. Работы хватило для всех. Тогда еще особо не расспрашивали, не интересовались, кем ты был на самом деле, не ворошили прошлого.
Перед ними открылись арки дворца Акбара, потрескавшиеся колонны под дождем из песка, неясные очертания, словно на много раз демонстрировавшейся кинопленке.
— А как дела у вас сейчас? — Жить можно?
Она на какое-то время задумалась, прежде чем решилась спросить:
— Так у вас плохо?
— Нет. Ты, вероятно, думаешь: сами виноваты. Конечно. С русскими пришли люди, которые когда-то жили у нас, для них они были самыми лучшими венграми, а для нас нет. Они говорили, что приходят нас учить, воспитывать в духе равенства и свободы… Одних по милости Сталина выпустили из тюрем, другие, которым, вероятно, в свое время удалось избежать каталажки, превратились в марионеток, стали послушным орудием, они хорошо знали, чем грозит непослушание.
— Значит, и ты подаешь кирпичи, когда возводят стены тюрьмы, — сказала она со снисходительной улыбкой, глядя на носки пыльных туфель, — служишь тем, кто, по твоему мнению, не заслуживает уважения.
— Если я засуну руки в карманы и скажу всем: «нет», то тоже ничего не изменю. Даже самого себя. Было время, когда я думал, что достаточно, если я буду только писать на красивом венгерском языке. Сегодня я знаю, что этого мало. В народе дремлет много сил, социализм их будит, это не громкие слова. Наши руководители часто сами не отдают себе отчета в том, какие силы они привели в движение. Приближается время, когда посредники должны будут уйти. Изменения начались в России, с приходом Хрущева… У нас еще старая, испытанная система: подозрительность, доносы, страх. В Польше уже тоже думают иначе. Наступает оттепель, лед трескается — так это красиво называют политики, словно сами неожиданно стали поэтами. Идет буря. Она должна прийти и к нам. Должна. И предстоит борьба, в которой я не могу не участвовать. Иначе я сам себя буду презирать.
Маргит смотрела на него своими голубыми глазами, казалось, это упрямство передается и ей.
— Выходит, ты уже не можешь жить без политики, — укоризненно прошептала она.
Тереи кивнул головой.
Небо прояснилось, и неожиданно они увидели низкое солнце, которое расплывчатым сверкающим пятном в тройном круге радуги выглянуло из-за горизонта. Ветер прекратился. Стало невыносимо жарко, зной шел от песка пустыни, которым буря засыпала дороги и деревья.
Они сидели молча, с симпатией поглядывая друг на друга. Иштван вывел машину на шоссе. Асфальт покрывали песчаные гряды, которые обычно намывает течение на дне речушки. Валялись измельченные ветви и кучи сожженных засухой листьев.
— Стоит мне повернуть голову, чувствую, как песок сыплется мне за шиворот. Мне надо принять ванну. Отвези меня домой.
— Хорошо, будет сделано.
Он свернул в район вилл. Через несколько минут чокидар уже докладывал ему, что выбито стекло в холле, и тут же, ведомый таинственным инстинктом, появился повар.
— Куда ты меня привез? — спросила Маргит, вытирая испачканное лицо.
— Домой, как ты велела. Сейчас я тебе дам полотенце и купальный халат. Предупреждаю: из крана с надписью «холодная» течет как раз горячая. Ну, что ты на меня так смотришь? Сначала столько говорила о дружбе, а теперь удивляешься.
Маргит вошла в комнату, ей в глаза бросился рыжеватый темно-зеленый ковер, ярко освещенный заходящим солнцем. Она остановилась.
— Прекрасные цвета, — кивнула девушка с одобрением, — мне нравится.
— Мне тоже. Напоминает тебя. — Она искоса посмотрела на него.
Иштван показал, где находится ванна, бросил ей махровое полотенце.
— Если хочешь, чтобы я потер тебе спину… — шутливо предложил он свои услуги.
— Если понадобится, позову, только ты особенно не спеши — прервала его Маргит, закрывая дверь на ключ.