Каменные скрижали
Шрифт:
Иштван воспользовался первой же возможностью, чтобы сбежать от раджи и присоединиться к Виджайяведе, доктору Капуру и высокому, сгорбленному мужчине в белой, очень мятой рубашке, стянутой тесемкой под шеей, и в дхоти, конец которого, как танцовщица юбку, он держал в пальцах, обмахивая им обнаженные икры.
— Война не страшна, когда ты уже стар, — постучал в грудь Виджайяведа. — Мы говорим о событиях в Тибете, там снова небольшой бунт лам, они убили нескольких китайских советников, — объяснил Тереи фабрикант. — Даже если бы за далай-ламу вступились американцы…
— Вы говорите о том, что не испытали на собственной шкуре, — возмутился венгр. — Я-то знаю, что такое война. Нужно иметь много
— Вы повторяете как заклинание; мир, мир, — обрушился на него Капур, — ибо этого требует коммунистическая тактика. Вы пугаете мир атомной опасностью, а сами разжигаете локальные войны, они тут же становятся справедливыми, поскольку ведутся за свободу…
— Война не так уж и плоха, — упорствовал Виджайяведа, — она принесла Индии свободу, вытеснила иностранный капитал. И причем не такой уж большой ценой.
— Небольшой? Вели не считать те несколько миллионов, что умерли с голода. Несмотря на засуху, англичане с вашей помощью перевозили рис на африканский фронт. Тихая смерть индийцев тоже является вкладом в эту войну, — сказал высокий мужчина в дхоти.
— Нас и так достаточно останется, — ответил Виджайяведа. — Лучше, если бы война началась в Европе, у нас сразу дело пошло бы вперед: заказы для фабрик, обороты, прогресс техники. Война не страшна, главное сохранить нейтралитет.
— Да, но кто это может гарантировать, — развел руками высокий индиец, случайно приподняв при этом край дхоти, обнажилось его сухое бедро.
— Политика Ганди, Неру, — сказал Капур. — Пока Партия Конгресса — партия бывших узников, преследовавшихся и боровшихся за свободу, будет у власти…
— Вы хорошо знаете, что весь Конгресс похож на Joint family [12] , семейное содружество; вы были честными, пока сидели в тюрьмах, а как дорвались до власти, так сразу же изменились. Не спорю, Неру, Прасад, Радхакришнан — это благородные люди, идейные вожди… А остальные? Они за их спиной обделывают свои делишки, пьют кровь народа, как слепни, сидящие на спине у вола, А денежки идут в общую кассу, они отваливают Конгрессу на пропаганду, на полицию, которая является чокидаром их афер. Joint family. Для внешнего мира одни лица, другие — для своих, — он горячился, вздымая парусом дхоти. — А когда попадутся, сразу начинают вспоминать свои былые заслуги, часто и в самом деле истинные, поскольку раньше эти люди не представляли, какие опасности их ждут. К тому же они норовят на чужом горбу в рай въехать и кудахчат: Ганди, Ганди, думая, что это заклинание успокоит возмущенное общественное мнение… Пора уже, чтобы мы по-настоящему участвовали в управлении этой страной. Социализм…
12
Joint family (англ.) — общая семья.
— Точно такое же заклинание, — пожал плечами Виджайяведа. — Из девятнадцатого века, устаревшая экономическая теория, которую возвысили до уровня философии.
— Профессор Дасс, как вы уже успели убедиться, уже заразился от вас, мечтает о революции, — шепнул доктор Капур, — а она этим гуманистам, которые ее расхваливают, первым свернет шею.
— Вам никогда не захватить власть в Индии, — бил кулаком по раскрытой ладони Виджайяведа. — Вы раз навсегда скомпрометированы… Когда мы во время войны объявляли бойкоты, торговались за свободу с англичанами, чтобы напрасно не проливать нашу кровь, коммунисты призывали рабочих лояльно работать на англичан, осуждали забастовки и демонстрации, А почему? Откуда вдруг такая лояльность?
— Не Москва, а человечество было в смертельной опасности, поэтому мы шли на уступки, — возмутился профессор. — Враги наших врагов были естественными союзниками. Конечно, до поры до времени. А если бы Чандра Босе повезло, мы оказались бы под японской оккупацией, спросите в Сингапуре, что это было за удовольствие. Изгонять англичан при помощи японцев все равно, что черта поменять на дьявола, это сумасшествие!
— И что же с ним, в конце концов, произошло? — спросил Иштван, вспомнив фрагмент старой кинохроники и толпу зрителей, обычно не склонных к демонстративному проявлению чувств, но вставших в темном зале, чтобы почтить память этого человека.
— Он погиб под конец войны, — сказал Виджайяведа.
— Когда не удался поход для покорения Индии, — насмешливо скривился профессор Дасс, — хозяева вызвали его в Токио, чтобы он объяснил, почему у нас не произошло восстание. Но уже в пути оказалось, что приговор был вынесен. Его раскачали за руки и ноги и выбросили с самолета.
— Это был честный человек, — сказал Капур.
— Куда бы он нас завел? — проворчал Дасс. — Возможно в мечтах он и видел Индию великой, но какой ценой? Народ предугадал в нем тирана и не поддержал его…
— Перестаньте прикрываться народом. Народ то, народ се, — воскликнул Виджайяведа. — Народ — это великий немой. Сначала он безмолвствует, потому что ничего не знает, и вы за него кричите… А потом, когда вы возьмете власть, он не может и слова произнести, если бы даже и хотел, поскольку вы ему зажимаете своими лапами рот.
Мужчина, который сидел на подлокотнике кресла, наклонившись в сторону раджи в позе кающегося грешника, неожиданно встал и отошел с опущенной головой, казалось, он получил отпущение грехов. Постепенно его задумчивые глаза начали узнавать окружающих, и он дружески улыбнулся Иштвану. Индией, отогнул полу пиджака, из внутреннего кармана, где обычно носят бумажник, торчал ряд металлических цилиндров.
— Не хотите ли закурить? Это менее вредно, чем курить сигареты, — предложил он и, вынув алюминиевый патрон, вытряхнул на ладонь толстую коричневую сигару с пунцово-золотистой бумажной ленточкой. Непроизвольно он поднес ее к раздувающимся ноздрям, наслаждаясь ароматом табака.
— «Гавана», «Гавана», — нахваливал он, — весь секрет совершенства этих сигар — ручная работа. Девушки свертывают листья на обнаженном бедре. Смоченная слюной рука, вспотевшее бедро каждый раз по-новому способствуют ферментации, которая имеет решающее значение для вкуса сигар. Этого не может дать ни химик, ни машина. Пожалуйста, не стесняйтесь, у меня их много, — он приподнял и другую полу пиджака, как это обычно делают при обыске. Сигары торчали, как газыри в парадном казацком мундире. — Для меня американцы доставят любое количество, я их получаю прямо из посольства без всякой пошлины…
Индиец вынул маленький прибор для обрезки сигар и отрезал конец.
— Подождите немного, — он держал зажженную спичку, — чтобы сера не испортила вкус сигары. Вот появилось красное пламя. Теперь мы можем курить, — командовал мужчина. — Ну, как? Стоило потерпеть? — он ждал похвалы.
Какое-то время они затягивались дымом, наконец, Иштван вынул изо рта сигару, от которой поднимались ароматные клубы, и должен был признать.
— Прекрасно.
— Прошу вас взять еще парочку, на потом, вы этим доставите мне удовольствие, — индиец подставил ему карман, но Тереи подозрительно отнесся к столь неожиданному проявлению сердечности. Он инстинктивно чувствовал, что за этим кроются какие-то неопределенные обязательства.