Каменные скрижали
Шрифт:
Девушка села близко, приветливо глядя в его черные глаза.
— Ночуешь здесь? Будешь еще несколько дней? Ты даже не можешь представить, как я обрадовалась. Мне иногда тебя так не хватало.
— Но, ни одного письма так и не написала.
— Так меня воспитали. Если хочешь написать письмо, лучше вышли телеграмму, меньше наделаешь глупостей. Если собираешься телеграфировать, лучше позвони; а если тебе надо позвонить, то имей смелость встретиться и говори, глядя в глаза.
— Долго мне пришлось бы ждать, — вздохнул Тереи; она ему очень нравилась вот
— Как раз представился случай, чтобы на несколько дней выскочить в Дели, если бы ты не приехал, я была бы у тебя еще на этой неделе.
— Надеюсь, мой приезд не изменит твоих планов?
— Конечно, нет. Я соскучилась по тебе. Мне столько надо тебе рассказать, — она сложила губы, как в поцелуе, Иштван понял, что Маргит уже привыкла к вечерним прогулкам с ним по Старому Дели, беседам, советам, признаниям, и почувствовал, что он ей не безразличен.
На dinner еще было слишком рано. Тереи решил сделать для девушки сюрприз и отвезти ее в город духов — Фатхепур Сикри.
Большие деревья с листьями, словно вырезанными из кожи, неподвижно торчали, похожие на театральную декорацию. Пустые поля дремали на солнце, желтые и красноватые. Небо, несмотря на яркое солнце, враждебное, выцветшее, утомляло взгляд. Они облегченно вздохнули, когда увидели небольшой холм и зубчатую линию крепостных стен из красного камня.
Когда Тереи подъехал к полуоткрытым огромным воротам, над ними выросли дышащие зноем стены, они пугали своей пустотой. Спали заброшенные дворцы, город, не тронутый ни одной осадой, стал собственностью обезьяньих стай. Обезьяны сидели на карнизах между скульптурами, сами похожие на них, иногда нехотя чесались, потряхивая серебристой гривой и гримасничали, скаля желтые клыки. Беспокойство вызывала тишина, тем более ощутимая, что внутри стен не слышно было даже цикад. Было что-то зловещее в воздухе, словно все вокруг затаилось и чего-то ждало. Во всяком случае так воспринимала это Маргит. Их шаги усиливало эхо, передразнивало голоса, и они невольно старались ступать легко и негромко говорить.
Неожиданно до них донесся мелодичный крик, они увидели худую черную фигуру на вершине стены. Человек стоял в красной повязке, словно перерезанный пополам, на большом расстоянии похожий на призрак, он сделал шаг и, протянув к ним руки, словно желая их остановить, неловко наклонился и с поджатыми ногами рухнул вниз. Молодые люди слышали отчаянный вой и глухой удар. — Господи Боже мой, — охнула Маргит, — он разбился! Стена со скульптурами заслоняла место падения. Они побежали туда, умноженные эхом шаги загудели, словно невидимая толпа спешила вместе с ними. Тела нигде не было.
— Он бросился, когда увидел нас. Почему?
— Ему нужны были зрители, — ответил он, смеясь над ее испугом.
— Все же ты противный, — фыркнула она. — О Боже, — она остановилась, охваченная ужасом, — он упал в колодец.
Судорожно ухватившись за руку Иштвана, девушка смотрела в глубь пропасти, на каменном ограждении колодца темнели брызги воды, внизу колыхался слой водорослей, разорванный посередине
— Утонул, — пролепетала она, — ужасно… С высоты четырех этажей ударился о воду, этого достаточно.
Тут из-под слоя водорослей что-то вынырнуло, показалась круглая голова, раздвинув висящие на глазах травинки, человек оскалил белые зубы и радостно закричал. Через минуту он уже вылез и, оставляя на красном камне мокрые следы, стирая руками воду с худого тела, направился к ним со счастливым лицом, выкрикивая:
— Это был прыжок в честь благородной госпожи, чтобы ее развлечь. Только пять рупий, сааб. Могу повторить, чтобы госпожа сделала снимок.
Когда они уже от него избавились, Маргит со сжатыми кулачками встала перед Иштваном.
— Ты с самого начала все знал… Но почему же мне не сказал?
— Не хотел тебе испортить впечатление. Это сторож. Ты доставила ему величайшее удовольствие, беспокоясь за его жизнь. Ведь это же целое представление… Помнишь, как он летел? Казалось, что это несчастный случай. Хороший акробат. Он заслужил вознаграждение. А ведь он мог и не попасть в колодец, а если бы его развернуло, этот удалец ударился бы головой о каменную ограду и конец, погиб бы, как кролик.
— Перестань, — Маргит закрыла уши руками. — Я даже не хочу это слышать. Ты противный.
Они шли рядом, эхо заглушало ритм шагов. Тени падали на красные стены. Сухие ящерицы, задрав хвосты, серо-зелеными змейками мелькали на камнях. Чистое ясное небо ярко осветило покои дворца. Как же она мне нравится, — думал он с большой теплотой, — ей идет быть сердитой. Она напоминает рассерженную кошку. Хотя Маргит вряд ли стала бы царапаться, скорее по-мальчишечьи дралась бы кулаками. Ее жестковатые волосы лежат свободно, они отливают рыжиной, когда их шевелит теплый ветерок. Громада окружающих их пустых зданий заставляла отбросить мысли о мелком, земном, пробуждала раздумья, наполняла сердце грустью.
Они поднимались по ступенькам во внутренние галереи, проходили через залы, где золотистым ковром расстилались лучи низко висящего солнца. Ветерок приносил запах бесплодного камня, сухого птичьего помета, хотя они не спугнули ни одной птицы. Иногда были слышны крики обезьян, шорох как будто идущих сзади босых ног, но, когда они вышли на террасу, обезьяны в серебряных пелеринах из длинной шерсти сидели на соседней крыше, которую отделяла пропасть улицы, и смотрели на них желтыми, недобрыми глазами, издалека сопровождая пришельцев, словно переодетая стража.
— С этого крыльца шах наблюдал за соревнованиями борцов, а там был его гарем. Если считать только по одной жене на один покой, что сомнительно, поскольку их, вероятно, размещали по двое, по трое, то по самым скромным подсчетам здесь жило тридцать женщин. Видишь разбитый на квадраты двор, огромная шахматная доска, на которой он живыми людьми разыгрывал партии. Легенда гласит, что он всегда выигрывал с тех пор, как отрубил голову одному радже, осмелившемуся играть с ним как с равным. Шах боялся, что тот может стать его политическим конкурентом.