Каменный пояс, 1977
Шрифт:
Кот пренебрежителььно вздрогнул кончиком хвоста.
Павла отнесла дрова домой и снова вышла и заметила у калитки виноватую морду Жучки. Жучка скулила от волнения — и войти хотела, и войти не решалась.
— Ты чья? — спросила у нее Павла, подходя ближе.
Нет уж, лучше улизнуть, испугалась Жучка.
— Стой, стой! — сказала ей Павла, сама останавливаясь. — Ты же есть хочешь… Подожди.
Жучка заглянула Павле в лицо и деликатно села у калитки. Павла вынесла миску с едой.
— Иди сюда… Иди, не бойся.
Жучка, доверившись голосу, подошла.
— Что же ты? — сказала Павла. — Хозяина не имеешь? Без хозяина плохо, собачья жизнь без хозяина… Ешь, ешь!
Павла погладила Жучку. Жучка, оторвавшись от еды, лизнула Павле руку.
И опять дела, множество, бесконечность, круговерть радостных для Павлы домашних дел.
А утро было хорошее и солнечное, и никогда раньше не было такого хорошего и солнечного утра.
У дома остановился грузовик. Мишка-шофер выскочил из кабины, принял от Афанасия большую коробку.
— Эх, жаль! — сказал Мишка.
— Чего это тебе жаль? — спросил Афанасий, вылезая из машины.
— А то мне жаль, — ответствовал Мишка, опуская коробку на землю, — что довожусь тебе, дядя Афанасий, родней, магарыч с тебя содрать нет возможности.
— С других сдерешь! — засмеялся Афанасий.
— Ха, другие! Другие из-за пятака жмутся, — скривился Мишка, — а ты бы сегодня явно пятерку отвалил.
— Ты, Мишка, прохиндей, я давно заметил. Держи!
— Неужели красненькая? — вытаращил глаза Мишка. — Ах, моя ладушка! — И быстро влез в кабину, боясь, как бы дядюшка не опамятовался.
Со двора подошла Павла. Мишка ей из кабины — улыбка до ушей:
— С покупкой вас, тетенька! И наше вам нижайшее!
Рванул грузовичок, только пыль тетеньке под нос.
— Вот черт неумытый! — больше для порядка и для того, чтобы не сразу взглянуть на Павлу, обругал Мишку Афанасий.
— Да ты что привез-то, Афоня? — спросила Павла.
— Что приказано, то и привез, — равнодушно вроде ответил Афанасий. — Подкати-ка мне тачку, там за сараем лежит.
Павла торопливо пошла за тачкой, а Афанасий подхватил коробку и скорехонько в дом. Водрузил на стол, вспорол коробку ножом, выдвинул на середину телевизор.
Павла вошла, остановилась в дверях.
— Вот, — сказал ей Афанасий. — Купил, значит.
— Телевизор… Я-то, дура, сказала, а ты и побежал… Шутила я тогда, Афанасий, — виновато проговорила Павла.
— А пусть и у нас, как у людей, — сказал Афанасий. — Пусть уж, Павла, и у нас…
И взглянул вопросительно. Потому что совсем не о телевизоре говорил сейчас.
Тут раздался стук в окно.
— Эй, соседка! Корову-то доить пойдешь ли? Али еще спишь-почиваешь, Афанасия обнимаешь?
— Побегу, Афанасий, — заторопилась Павла. — Поесть я приготовила, вот тут все собрано…
И остановилась, взглянула прямо:
— Спасибо, Афанасий…
Афанасий стоял, смотрел на нее.
Он не видел, как она подходит, он только видел, что ее лицо становится все ближе.
Соседка занавесочку на окне раздвинула, рожу просунула:
— Так и есть! Целуются! В полдень-то!
Хохочет-заливается и рожу из окна не убирает.
Павла вышла со двора. Увидела под подоконником стоящую на перевернутом ведре толстуху Исидору.
— Да ты через дверь зашла бы, соседушка, — сказала Павла.
Исидора оступилась, подойник звонко покатился в сторону. Хохотнули собравшиеся женщины.
Павла подошла к ним. Они с долгими улыбками на нее смотрели. Павла спокойно ждала.
— Ну? Все увидали? — спросила Павла.
Женщины опять хохотнули, и Павла засмеялась с ними. И они пошли, все в белых платках, и Павла повязала платок так, как повязывали они.
Женщин молча догнала Мария.
Босые, припыленные ноги приминали цветущий клевер-кашку. Трава была нежна, прохладна, душиста. В бесконечном небе плыли белые лебяжьи облака.
— Травы нынче уродились, — сказала бабка Гланя.
— Люблю, бабы, сенокос, — почти пропела Палага. — Прямо праздник, хоть любовь играй! Травы пахнут, пчелы жужжат, в голове хмельно, в теле бражно…
— У тебя все хмельно да бражно! — намекнула на что-то Исидора.
— Непривычно мне будет без работы, — задумчиво сказала Павла.
— У нас этаких нет, которые без работы, — возразила Домкратиха. — Не в поле — так на ферме, не на ферме — так дома. Только поворачивайся!
— На поля-то да на скотные дворы машин понагнали, гляди сколько народу освободилось, — сказала молодайка, потрясающе быстро лузгая семечки. — А дома — как было две руки, так и осталось.
— Ты, подруга, в сомнение не входи, — доверительно приблизилась к Павле Домкратиха. — Афанасий у тебя и на тракторе может, и на комбайне. У таких всегда первый заработок.
— У нас всем платят хорошо, мы уж который год крепкие, — сказала Исидора.
— У которых, поди-ка, зерно с третьего года не тронуто, — добавила Палага.
— Ну, с третьего-то мало, а за два года у всех, если кто сам не продал, — уточнила молодайка.
— Муж тебе достался первой статьи, — сообщила бабка Гланя, ковыляя позади всех, держась за поясницу и ничуть от всех не отставая. — Здоровья он крепкого, характером не буйный, пьет по маленькой, до баб не скоромник — счастье.
— Может, и так, — согласилась Павла.
— Сомневаешься вроде? — удивилась Исидора.
— Да где же человеку с первого дня все в толк взять? — защитила Павлу Домкратиха.
— А познакомились вы как? Давно ли? — пролезла вперед бабка Гланя, забыв про радикулит.
— Вчера и познакомились, — с улыбкой ответила Павла.
— Ну уж! — обиделась бабка Гланя.
— Тоже, видать, мастерица сказки накручивать! — засмеялась Исидора.
— А что, бабы, — вдруг согласилась бабка Гланя, — вот всегда чего ни то про себя выдумать охота. И с чего бы такое?