Каменный пояс, 1977
Шрифт:
Эта тема самая святая и для Михаила Львова. В 1976 году в Приволжском книжном издательстве в серии «Подвиг» появилось новое, третье издание сборника «Письмо в молодость» (за первое поэт был удостоен звания лауреата премии «Орленок» Челябинского обкома комсомола). В книгу первых двух изданий автор включил не только стихи, но и рассказы, посвященные ветеранам Челябинской добровольческой танковой бригады, их мирной жизни и труду.
Волнующи в ней строки «Из фронтовых записок». Емко, достоверно передают они детали солдатских будней. На одной из страниц читаем:
«Повар Кочнев, гвардии рядовой, челябинец, привез на передовую пулеметным огнем обстрелянную кашу, солдатский хлеб, обстрелянный пулеметом. Пули в хлебе!
К этим словам едва ли надо что-то добавлять.
В сборнике имеется и раздел песен. Здесь и полюбившаяся фронтовикам «Сидят в обнимку ветераны», и ставшая лауреатом Всесоюзного телевизионного конкурса — «Горячий снег».
Молодым созидателям, труженикам грандиозных строек и заводов страны М. Львов посвятил сборник «Живу сегодня» («Современник», 1973). В нем поэт ведет взволнованный репортаж с Волжского автомобильного и КамАЗа, из Магнитки и с Крайнего Севера. Он рисует характерные черты нашего века, воспевает его героев.
Это своего рода поэтический рассказ о строительстве «современнейшего сверхзавода», о «новых богах труда» — камских большегрузах, о «городе воздушно-высотном», который «будет молодостью заселен», о проложенных здесь «молодых проспектах Дерзаний». Он написан как бы на одном дыхании.
На том подъеме, На взлете том — Родней и домны, Родней и дом, —делится автор.
«Великий индустриальный Урал качал меня на своей ладони. Я физически ощущал мускулатуру магнитогорских домен».
Но это было в юности. А каков сейчас Урал? Каков Челябинск? Чем он стал в судьбе поэта?
Ну, что же, снова, значит, здравствуй, Индустриальный великан! Опять в душе греми и властвуй, Твой облик навсегда мне дан, Как людям молодость дается, Как имя или как судьба. Здесь редко быть мне удается. Но ты и нынче мне судья. Суди — по праву воспитателя, Стыди — когда забуду стыд. Зови — по праву испытателя — К летящим куполам орбит. Суди — по правилам науки. Оценок мне не завышай. Но опускать устало руки, Как и тогда, не разрешай!..В стихотворениях «Магнитогорск», «Каска сталевара» и других звучит гордость за сегодняшнюю богатырскую мощь края, за его мастеровых людей:
Себя увереннее чувствую, Когда со мною ты, Урал.Лирический герой книги стихов «Объяснение в любви» («Современник», 1975), переживший все ужасы войны и горечь утрат, трудности послевоенных лет, сумел сохранить в себе свежесть и чистоту чувств, благородство души. «Объяснение в любви» — это объяснение близкому другу в самом дорогом,
В серии журнала «Огонек» в этом году, к 60-летию поэта, вышел сборник «Лицо души».
Поэт верен своей теме.
Я прочитал у Горького когда-то: «Лицо души», — прекрасные слова. …Лицо души собрата и солдата Я видел и в минуты торжества, В сиянии победного салюта, И в молниях разрывов фронтовых, И в светлые, и в темные минуты… Лицо души погибших и живых — Оно живет в их песнях и деяньях, Победных лет в сиянье и красе. В каких — не помним — были одеяньях, В каких сраженьях — это помним все. …Тараненное времени ветрами, В морщинах у ровесника чело. Трагически стареют ветераны — Лицо души, как в юности, светло!..«Стихи Львова верно и ярко отражают мужественный путь поколения, к которому принадлежит поэт, они проникнуты острым чувством современности, темпераментны и гражданственны», —
писал о творчестве нашего земляка большой мастер слова Леонид Соболев.
…Пока я Время воспеваю И дальше воспевать хочу, Пока я буду с ним считаться, И наполняться буду им — Могу поэтом я считаться, Могу считаться я живым».Эти слова, пронизанные мудростью сердца, сказаны несколько лет назад. Но с полным правом автор может повторить их и сегодня, и завтра.
В стеклянно-морозном воздухе, словно запоздалый гром, прокатился грохот пролетавшего над Переделкино реактивного лайнера. Октябрьское стылое небо прочертила густая белесая полоса. Михаил Давыдович запрокинул голову, посмотрел вслед самолету.
— Вот так и годы наши, — заметил с грустью. — Уж не как птицы, а как реактивные лайнеры. Улетают все быстрей и быстрей. И безвозвратно. У людей моего возраста все больше остается там, позади, и все меньше — впереди. Что сделаешь? Это неотвратимо. Но ведь сколько еще надо успеть? Сейчас работаю, как никогда. Порой по пятнадцать часов — суток не хватает.
Пишу о погибших, о ветеранах. Эта тема приходит сама, как боль. Я уже писал как-то, что живу и работаю как бы между двумя полюсами: Прошлым и Настоящим, Воспоминаниями и Действительностью. Нам, поэтам, нельзя демобилизоваться, выключаться из жизни, думать, что наконец-то настала пора отдыха…
Я еще в долгу перед теми, кого уже нет в живых, — Михаил Давыдович отвернулся, помолчал. — Помнишь, я читал тебе стихи, посвященные разведчику Саше Ярошенко, — он погиб от пули немецкого снайпера. Так вот Саша говорил: «Ежели меня фриц убьет, это одно… А вам погибать никак нельзя. Вы еще должны рассказать нашим детям и внукам о всех павших, обо всей этой войне…»
Голос Львова дрогнул.
— Мне довелось побывать в Италии и познакомиться с работами великого художника Беато Анжелико. Меня поразило: он писал свои полотна на коленях и плакал. Так по-святому относился к своей теме…
О нашем огненном поколении — о тех, кто не вернулся с полей сражений, и тех, кто чудом остался в живых, — надо писать с таким же священным трепетом!..
ГАЛИНА ЗАТЕВАХИНА
САТИРА СЛУЖИТ РЕВОЛЮЦИИ