Каменный пояс, 1981
Шрифт:
Капитан вызвал из второго взвода Толю Столярова, дал ему лист бумаги и карандаш, свой планшет, чтобы удобно было писать, и сказал:
— Нужен план Покоти. Сможешь изобразить?
— Чего проще! — весело ответил Толя, выросший в этом поселке. Художник-чертежник из него оказался не ахти какой, но с заданием он справился прилично.
— Это большак. Вдоль него центральная улица. Это — школа, где теперь казарма для полицаев. Живут, черти, в школе и думают, будто ума-разума набираются…
— Без лирики, Столяров!
— Есть, без лирики! Вот это управа. Райком
— По-моему, мы с тобой условились — без лирики!
— Извините! Видите квадратик, через большак от райкома? Это и есть халупа Кудряшова-голопупа!
— Неисправим ты, Столяров!
— А что такое, товарищ капитан? Это присказка, а не лирика.
— Какие подходы к райцентру со стороны реки?
— Неважнецкие. Голые бугры да овраги с рахитичными кусточками.
— А брод?
— Два. У Корабликов вот Мелентьеву впору, а мне нет. Я ж недомерок, меня и в шоферы не хотели брать.
— Столяров!
— Слушаюсь, товарищ капитан! Больше не буду. Второй ниже Корабликов. Тут мне по грудь. Как раз напротив оврага.
— Расстояние от реки до Покоти?
— От Корабликов пять с гаком. По оврагу на спидометр намотает верст семь.
В поход выступили засветло. Было пасмурно и ветрено. Сверху сыпалась надоедливая водяная пыльца. У реки сделали привал. Товарищ Федор собрал командиров и установил очередность переправы — штурмовые роты, потом взводы, которым предстояло оседлать большак. Замыкают разведчики Юнакова.
— Дорогу оседлаете лишь тогда, — предупредил товарищ Федор, — когда начнется бой, не раньше. Отход — три красных ракеты. Вы, капитан, — обратился он к Юнакову, — пошлите на западный берег двух-трех разведчиков. Коли там спокойно, пусть просигналят. И еще, капитан, обозначьте брод, чтоб никто не провалился в яму.
Смутно было на душе у Степана, никак не мог переварить неудачу в Корабликах. Лежали они с Илюшей под влажным кустом и покуривали втихаря. Чтоб огонек цигарки не озарял темноту, при затяжке укрывались плащ-палаткой с головой. Илюшу тоже задел выговор капитана. Несправедливо это. Что они могли сделать? Словно бы продолжая спор с Юнаковым, Илюша запоздало возразил вслух:
— Нюхом, говорит. Не собаки же мы. Правда, Степ?
— Не-ет, капитан все же прав, — вздохнул Мелентьев. — В Корабликах было пусто. Полдня проторчали на берегу, никто даже за водой не спустился, хотя бы какая-нибудь завалящая бабка с худым ведром появилась. Не было!
— Ведро-то худое, — улыбнулся Илюша.
— Все одно — как без воды! Ладно, колодец есть. Но чтоб в летний жаркий день и никто к речке не вышел?
— Телка напоить и то, — согласился Илюша.
— То-то и оно. Крепки задним умом. Как мне тогда в голову не ударило?
— Степ, а где у тебя дом? — решил увести от этих размышлений своего командира Илюша.
— Дом? На Урале. А что?
— А у меня дома нет.
— Как нет? Детдомовец, что ли?
— Отец укатил на север, а мамка за другого выскочила.
— А ты с нею был?
— Не,
— А говоришь, дома нет.
— Нету, Степа. Бабушка померла, хату фрицы спалили. После войны буду отца и мамку искать. Плохо одному.
— Не дай бог, — согласился Степан. — Живы останутся, отыщутся!
— А у тебя, Степа, кто?
— У меня богато — мать, старший брат, два племяша и жена с сыном.
Хоть бы одним глазком взглянуть Степану на своих, на родную Егозинскую сторону и на душе полегчало бы. В прошлом декабре отряду присвоили воинский номер, определили полевую почту и сказали, что при случае можно написать домой письмо. Вскоре на Большую землю отправилась группа партизан с заданием пересечь линию фронта. С нею Степан и послал письмо Алене. Но группа погибла, когда пыталась пробиться через передний край немцев. Нынче весной на лесном аэродроме приземлился «кукурузник», чтоб забрать раненых. Степан снова написал Алене. Но лишь товарищу Федору и комиссару Костюку ведомо, что самолет был сбит «мессером». Не знал Степан и того, что командование отряда послало на него наградные документы в штаб фронта, а оттуда полетели они в Москву и что был недавно Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Мелентьева орденом Ленина. Да и во всем отряде об этом никто не знал.
Появился Юнаков, присел на корточки и сказал:
— Пойдешь, Степан, с Илюшей на тот берег. Разведаете. Дадите сигнал, если все спокойно. Возьми, — протянул Степану фонарик, в котором кроме обычного, имелось еще два цветных надвижных стекла — красное и зеленое.
— Нужно обозначить переправу, — продолжал капитан, — но закавыка — чем?
— Вешки поставить, — посоветовал Хоробрых. Юнаков насмешливо хмыкнул. Какие вешки? Течение дай боже, дно песчаное. Унесет к дьяволу. Подбросил дельную мысль Степан:
— Лучше расставить людей. Не зима, не померзнут. Подскажите Столярову.
— Добро! — согласился капитан. — Ну, не теряйте времени.
Для быстроты переправились через реку не раздеваясь. Илюшу Степан перенес на своем горбу, хотя он и не соглашался. Герой! Оступится опять в яму, возись потом с ним. Выбрались на берег, вылили из сапог воду. Илюша клацал зубами:
— Х-х-холодно!
— Закаляйся, как сталь! — усмехнулся Степан.
Поднялись на берег. Земля липла к мокрой одежде. Серые тучи тяжело ползли над головами. Тусклая, промозглая ночь вздрагивала от яростных порывов ветра. Во мгле угадывалась степь, бугристая, неухоженная, прорезанная длинным оврагом. Вот по нему-то и двинут партизаны на Покоть.
Мелентьев помигал фонариком, надвинув на лампочку красное стекло. На том берегу заметались тени, забулькала вода, и вот уже поперек реки выстроилась цепочка партизан, еле видимая с берега. В тишине густо повалила рота Молчанова. Журчала, разбиваясь о тела, вода. Первым появился на берегу сам Молчанов, заторопил своих:
— Живей, живей!
Когда рота, будто тридцать три богатыря, возникла из воды, Молчанов тронул Мелентьева за рукав и сказал:
— До встречи, разведчик!
— Бывай!