Каменный пояс, 1986
Шрифт:
Я пожимаю плечами:
— Ярослава спроси, он специалист.
— Ярошка?
Ярослав колеблется:
— Н-не знаю. Если казна есть, тогда...
— Тогда, конечно, польза, — уверенно заканчивает за брата Ромка.
— Пошли, — нетерпеливо дергают меня ребята.
— Подождите, казнокрады.
Вести сразу двоих я не могу. Надо соблюдать технику безопасности. Чтобы не было обидно, считаю считалочку. Первому идти Яроше. Ромка сопит, но все было по справедливости. К тому же сторожить сумку и держать конец страховочной
Он подтаскивает к сумке несколько камней, берет в одну руку палку, в другую — бечевку. Клубок ее лежит в кармане моих брюк.
— Яроха, помни, — заговорщицки напутствует Ромка брата.
— Ладно, — снисходительно кивает Ярослав. За поясом его вместо сосновой веточки заткнута уже ржавая железка.
Мы вступаем под своды пещеры. Пол круто уходит вниз, переходя в небольшую, шага три-четыре в поперечнике, площадку. Сбегаем на нее и тут окончательно понимаем, что оделись не по-пещерному. Но поворачивать назад уже поздно, нельзя. Я снимаю с себя штормовку и подаю Яроше.
— Одевай.
Яроша, ворча, напяливает на себя неуклюжее одеяние, цепляется за камень рукой и тут же отдергивает ее.
— Вот черт!
— Яроха, ты чего? — беспокоится наблюдающий за нами Ромка.
— Да вот, — показывает сын черную ладошку. — Грязь.
Это сажа. Толстый ее слой плотно прикрыл окружающие нас камни. В свое время сюда ходили с факелами. Да и сейчас мало кто пользуется фонариком. Зачем, когда вокруг завалы смолистых сосновых веток.
— Ну, пока, Ромка.
Я беру Ярошку за руку, и мы проваливаемся в черноту уходящей в скалу щели. Мы идем по узкому коридору. Мои плечи временами касаются одновременно его стен. Чувствую, как в кармане прыгает «живой» клубок. Коридор делает крутой поворот и сразу же исчезают даже признаки солнечного дня. Сильный луч китайского фонарика беспомощно вязнет в прокопченых стенах, высвечивая на них бледное маленькое пятно. Камни под ногами округлые, склизкие, беспорядочно громоздятся друг на друга. Спотыкаясь и оскальзываясь, мы медленно, почти на ощупь, продвигаемся вперед-вниз.
— Я понял, — говорит вдруг Ярошка.
— Что понял?
— Я понял, почему он здесь прятался.
— Кто?
— Да Сугомак. В таком коридоре одному можно целое войско задержать.
Вот тебе и мои исторические пояснения, но я не опровергаю предположения сына.
Внезапно пятнышко света на стене исчезает, я приглядываюсь и вижу его уже значительно пополневшим, но еще более тусклым где-то далеко впереди.
— Первая комната, — почему-то шепотом объявляю я.
— Ага, — тоже шепотом соглашается сын.
Я вожу фонариком по стенам. Луч высвечивает нагромождение черных валунов потолка пещеры. Комната просторная, высокая, но пространства не ощущается. Темнота сдавливает каждое наше движение. Кажется, вот-вот коснешься плечом липкой стены или врежешься лбом в нависший уступ.
Луч растворяется в неровном овальном, чуть больше моего роста отверстии, и скоро мы оказываемся в следующей комнате. Она мало чем отличается от первой, но зато здесь есть колодец. Он неглубок — полтора-два человеческих роста. А там — дно, или следующая, и последняя, комната пещеры, точнее пятачок каменной породы, подтопленный с одного края водой подземного озерца, если такое название подходит к лужице, которую можно, не разбегаясь, перепрыгнуть. Но туда мы сегодня не собираемся. Чтобы спуститься в колодец, нужна веревка. Ее я умышленно не захватил с собой — подальше от соблазна. Рано.
Ярошка дергает меня за руку.
— Здесь поет кто-то, папа.
— Не может быть. Здесь никого нет.
— Нет, ты послушай, поет.
Мы замираем. Сначала я ничего не слышу, только в ушах звенит от напряжения. Затем тишину начинает разрывать чуть слышный ритмичный говор, как будто где-то далеко за каменными стенами распевают песню. Стены скрадывают высокие звуки, а сюда проникают лишь низкие ритмовые ноты.
— Действительно. Откуда это?
— Не знаю.
— Сейчас посмотрим.
Мы идем на звук и выходим к колодцу — узкому, уходящему под стенку почти вертикально ходу.
— Смотри, Ярошка.
Тонюсенькая струйка воды не то сочится, не то быстро капает по камням стены. Вблизи явно слышно, как струйка звенит.
— Капельки поют.
По голосу определяю: Ярошка улыбается.
— А это что?
— Колодец.
Луч света прыгает по камням и выхватывает на дне краешек воды. Озерцо. Когда я мальчишкой первый раз попал на дно колодца и стоял на краю воды с факелом, коптящий свет которого не пробивал тьму даже на расстоянии вытянутой руки, это озерцо казалось мне бескрайним и глубоким. Там, за черной водой, начинается другая, моя пещера, другой и загадочный мир. Некогда я строил грандиозные планы разведывания заозерных пространств, где таились голубые сталактитовые залы, текли полноводные бурные реки. Я не верил, что воды в пещерной лужице по колено.
— Папа, а что за озерцом?
— Говорят, стена.
— А если под стену поднырнуть?
— Не знаю.
— Надо узнать.
— Обязательно надо, Яроша.
Чувствую, как у меня зуб на зуб не попадает, рядом пощелкивает зубами и Ярошка. В кармане дергается клубок — Ромка торопит. Пора назад. Мы спешим обратно, впопыхах в коридорах бьемся несколько раз головами о стены и вскоре выныриваем наверх.
— Ого! Теплынь-то какая! Как под одеялом, — восхищается Ярошка.
Ромка встречает нас так, будто мы, по меньшей мере, вернулись из космоса, восторженно прыгает вокруг, задает сразу столько вопросов, что мы вдвоем не успеваем отвечать.
— Ярош, а в озере рыба есть?
— Пап, если тебе на плечи Ярошка встанет, а я — ему, потолок можно достать?
— Ярошка, а может, казну в колодце спрятали? Ниче себе! Яроха, ты где такую шишку набил?
— Папа, смотри, брюки порвал. Там что, колючки есть?
Глаза осваиваются. После темноты все вокруг: небо, зелень леса, чумазое лицо Ярошки, даже хмурые камни пещеры — кажется приветливым, солнечным, ярким.
— Ну, папа! Ну, пошли! — через вопрос дергает меня Ромка.
— Дай же отогреться!