Каменный пояс, 1988
Шрифт:
В прихожей стояла жена. Она повернула к нему лицо, растерянно улыбнулась.
— Здравствуй. Так быстро?
— У вас другие планы на сегодня?
— Да, пожалуй.
— Я тебе меду привез…
Киселев достал из саквояжа берестяной туесок, протянул жене. Глаза у ней были подведены смелее, резче, новая прическа сделала ее еще выше ростом. В первый момент ему показалось, что он попал не в свою квартиру.
— Ой, какая прелесть, — она подержала туесок на вытянутой руке. Его всегда коробило, как она говорила «ка-а-к-а-а-ая прелесть», растягивая «а» по своей московской привычке. — Тайгой
— Теперь пустишь?
— Придется менять план. Но это — не все?
— Да-да-да, — пробормотал он, неловко разворачиваясь, снимая плащ.
— Как всегда, Витя?
— Могу я войти в свой дом?
— Деньги вперед…
Это была их давнишняя игра. Но со временем она уже не доставляла Киселеву прежнего острого удовольствия.
— На все согласен.
Они вместе вошли в гостиную. Посмеялись своей шутке, смех получился вымученным. Потом сели на тахту.
— Есть хочешь?
— Нет! — Киселев быстро поднялся, прошел по комнатам. Сорок четыре квадратных метра поблескивали светлыми паркетными плитками. Это был его дом, его очаг, он иногда жалел, что не разрешат сделать камин, потому что только камина не хватало Киселеву.
Он постоял с минуту в темной спальне, вернулся к жене.
— Все в порядке? — спросила она.
— Где ты была сегодня?
— В гостях. Собрались наши девчонки. Поболтали.
— А потом?
— Потом вернулась домой и появился ты. Да, кстати, мне дали, наконец, переводить ту книгу.
Киселев внутренне сжался. О «той» книге разговоры в Люсиной компании шли чуть не целый год, они вздыхали и маялись, но где-то наверху никак не могли решить. И вот удача, коротенькое ощущение счастья, или чего-то другого, очень похожего. У Люси вспыхнул на мгновение и погас огонек в глазах. Теперь у ней эту книгу не отнять. В сущности речь шла о сторонней работенке, скучной и долгой… Вот так.
— Как это получилось? — спросил Киселев.
— Алексей Петрович предложил… Мне. Очень просто, — она отвела глаза.
— Ты просила его?
— Давно, мимоходом, он, наверное, забыл.
— Что ж, поздравляю. Я очень рад. Ты обошла всех, сделала рывок…
Он встал, снял пиджак, повесил в шкаф. Страшно захотелось спать, во всех суставах гудели километры, полторы тысячи — туда и обратно. Киселев с трудом заставил себя умыться. Мельком посмотрел в зеркало. Волосы выгорели на солнце, щеки ввалились, углубилась впадина над переносьем. Свое лицо ему показалось чужим.
Когда он лег, Люся все еще слонялась по квартире.
— Мадам, деньги заплачены. Труба зовет, — сказал Киселев громко.
— Спи. Тебе рано вставать, — Люся подошла к нему, поцеловала. Потом выключила свет.
«Славненько, — подумал Киселев с внезапно вспыхнувшей злостью. — Спи, милый, я так устала, что и представить себе никого не могу», — вспомнил он старый анекдот, уже засыпая.
Она налила себе чаю, забралась с ногами в кресло.
Эти несколько минут одиночества были по-своему значительны для Люси. Она обвела взглядом комнату, мысленно прикасаясь к каждой вещи, как будто только они могли помочь ей обрести себя, забыть все, что было за эти три долгих дня…
Близких подруг у ней не было, была компания, человек пять или шесть, иногда они собирались у кого-нибудь, одни, без мужей, пили кофе, или чай с пирожными, покуривали, рассказывали новости, или просто болтали, где — что, кто — с кем, но чаще перезванивались по утрам, когда приходили на работу, и это было очень удобно.
У всех были дети, Маринки, Толики, Олежки. Люся остро переживала, что у ней никого нет, подруги знали это и старались при ней не говорить о детях. Во всех остальных качествах Люся была вне конкуренции. Ее устроенность, хорошая работа (она руководила отделом коммерческой информации в проектном институте), прекрасная квартира и автомобиль вызывали некоторую зависть у подруг, но она никогда не подчеркивала своего коммунально-бытового превосходства. За несколько лет они притерлись друг к другу, как камешки в полосе прибоя, и острые грани сгладились. Они были твердо уверены в основном: жизнь прекрасна, когда каждый свой чемодан укладывает и несет сам, и если трудно временами бывает, то никто в этом не виноват, кроме тебя. И лучше, когда никаких неожиданностей со стороны, никаких изменений, кроме продвижения и роста, но об этом надо самому позаботиться. С трудностями они справлялись. И если одной из них вдруг требовалась ткань из особо чистой шерсти, то стоило сказать об этом на утреннем перезвоне, как часа через два она знала, где это есть…
Иногда она вспоминала первую вещь, которую купила случайно в маленьком магазинчике возле рынка. Не было очереди, она не торопясь примерила те туфли, они пришлись впору, в самый раз. Кожа на них отсвечивала матовым, не ширпотребным блеском, подошва чуть пружинила в шаге и цвет был скромный, неброский. Когда продавщица заворачивала коробку, у Люси покалывало кончики пальцев…
Правда, дома хозяйка квартиры Агния Львовна, — они снимали у ней комнату, — почему-то не разделила ее радости. Посмотрела с порога, как Люся вышагивала из угла в угол, и сказала тихо:
— Ох, Люся, Люся, что-то в тебе с той стороны есть.
— Это с какой той? — растерялась Люся.
— Западной. Но скоро пройдет…
Агния Львовна оказалась права. Теперь даже самые удачные покупки не радовали. Это «то, что могут все», а Люсе хотелось найти свое.
Она несколько раз ездила за границу, в эти вожделенные капстраны, о которых мечтали подруги, но в памяти остались, почему-то одни старухи из ФРГ с длинными вставными зубами. (От них, казалось, никуда не скрыться, ни в Риме, ни в Бомбее, ни в Лондоне.) Они топтались возле прилавков, прижимая к бокам пухлые бумажники, и говорили так громко, словно других людей не существовало. Люся, зная немецкий, с трудом сдерживалась, чтобы что-нибудь не ляпнуть…
Ох, Киселев… Вроде ты мне должен быть опорой, часто думала Люся, особенно когда собиралась компания, а он что-нибудь рассказывал под общий хохот. Но он был слишком обтекаемым. Очень удобная форма. Минимум сопротивления при движении вперед… И Киселев двигался. В лаборатории считался самым перспективным, что-то писал, говорил, что заканчивает, через год защита. А семьи не получилось, она знала точно. Вышло что-то очень на нее похожее. Есть квартира, третий этаж, почти в центре, есть обстановка и автомобиль… А на самом деле это не семья. Акционерное общество. Товарищество на паях…