Каменный пояс, 1989
Шрифт:
— Если тебе так уж хочется мне что-нибудь подарить, — сказал Виктор, — подари мне эту книгу (я ее сейчас же ему протянула) и запомни, что я беру ее у тебя чисто из альтруистических соображений, чтобы ты не забивала голову всякой ерундой.
Я похвасталась, что стала читать книги по иммунологии и что мне попалась интересная книга некоего Матэ «Активная иммунотерапия рака».
— Я знаю эту книгу, — сказал Виктор, — она у меня была. Хорошая вещь, но что ты там можешь понять?
— Для меня достаточно. Например, я узнала, что при моем заболевании химиотерапия приносит больше вреда, чем пользы, человек становится стерильным. Я и сама об этом догадывалась, а теперь знаю точно.
— Зачем тебе все это? Ты не веришь нам, врачам?
— Я
— Кто так говорит?
— Это слова какого-то великого человека, но я не помню кого.
— По-моему, все это ерунда. Мы лечим по московским схемам. У нас одна из лучших онкологических больниц в Союзе…
— В том-то и дело, что вы лечите по схемам, будто человек — машина. Могу дать слово, что, когда я буду знать достаточно для того, чтобы лечиться самой, я больше не приду сюда.
— Ты пойми. Чтобы разобраться в иммунологии, нужно знать анатомию, физиологию, биологию и, наконец, онкологию.
— Что ж, если понадобится, я изучу все это. У меня теперь много свободного времени. Кстати, вы читали повесть Зощенко «Разум»?
— Нет.
— Это автобиографическая вещь. Он был серьезно болен. Врачи считали его безнадежным, а он сам разобрался в причинах своего заболевания и сам спас себя.
— Что ты этим хочешь сказать? Что больные должны лечиться сами?
— О, не волнуйтесь. Большинство больных настолько уверовало во врачей, что никогда сами они лечиться не станут. Что касается меня… наверное, такой уж я непутевый человек. Мне хочется все понять самой. Простите меня.
Икар вздохнул.
— Хочешь здравый совет? Не читай ничего. Все это чтение приведет тебя к горечи и злости, что ничего нельзя сделать. Я сам когда-то увлекался иммунологией и сейчас считаю, что иммунологи со временем всех нас оставят без работы. Но это будет не скоро, понимаешь? А сейчас я нужнее здесь, потому что приношу реальную пользу. И потом, что касается иммунологии, то здесь все не так просто, как ты думаешь. Есть противоречия, вещи еще не открытые и непонятые. Наука эта молодая, она сама себя открывает… Да и вообще, какой в этом интерес для тебя, молодой женщины? Читай лучше романы.
— В мои годы романы не читают, а делают, — неосмотрительно брякнула я. Он смутился, покраснел. Я тоже смутилась, сорвалась с места, кое-как попрощалась и ушла.
Система иммунитета сложна. Она устроена ничуть не проще, чем эндокринная, сердечно-сосудистая, пищеварительная… Составляют иммунную систему свыше десятка взаимодействующих друг с другом клеточных подсистем. Среди них макрофаги — знаменитые мечниковские клетки-пожиратели чужеродных пришельцев, которые одновременно обеспечивают и работу двух классов лимфоцитов — ведущих клеточных элементов иммунитета… Перед современной иммунологией стоит, задача огромной важности: научиться точно оценивать пораженное звено иммунной системы и прицельно, тщательно корректировать нарушение лекарствами и физиотерапевтическими средствами. Для этого предстоит создать новый класс ранее не существовавших лекарств и средств. Сейчас мы располагаем не более чем десятком таких лекарств. И если сравнить, с какой точностью современная медицина может регулировать, скажем, работу сердечно-сосудистой системы, имея в своем арсенале сотни прицельно действующих лекарств, то становится ясно, какой большой путь предстоит еще пройти иммунологии. Трудно делать прогнозы, но я думаю, что решающие достижения будут получены в текущем десятилетии. Над этими вопросами работают Институт иммунологии в Москве, Институт клинической иммунологии АМН СССР в Новосибирске и другие».
«…Но как помешать людям пить, курить, слишком много есть, чрезмерно употреблять косметику, когда неизвестно, почему они это делают? Может, чтобы освободиться от какого-нибудь страха.
Как помешать людям скапливаться в городах, работать, когда этого требует современная жизнь?
Как затормозить развитие физики, химии, микробиологии, когда борьба наций за жизнь использует их как защитную силу?
Человек всегда искал спасения от страхов в труде и в совершенствовании прогресса, которые позволяют ему двигаться вперед, даже если он до конца не понимает, куда ведет этот прогресс. В конечном итоге он вверяет свое будущее науке, поскольку только она работает для его блага, природа же безразлична к его особе. И только у науки человек может испросить средства для борьбы с болезнью века — раком.
С туберкулезом долгие годы безуспешно боролись с помощью профилактики, изолируя больных, помещая их в санатории. Большого эффекта это не дало — напротив, только утяжеляло положение больных, приводило к их отчуждению от семьи. Победа над туберкулезом в итоге была одержана благодаря вакцинации и лекарствам.
История борьбы с этой болезнью — поучительный пример».
* * *
Я в каком-то тумане или дурмане — не знаю, не могу, не умею сказать. В одной песенке из довольно популярного телефильма есть такие слова:
Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно…
Это как раз то, что со мной сейчас происходит. Мне, пережившей эти кошмарные полгода, мне, читающей книги, из которых как горох сыпятся на мою грешную голову предсказания фатального, неизбежного и скорого конца, мне влюбиться. И в кого? В лечащего врача! Разумеется, это и смешно, и нелепо, и безрассудно, потому что, что такое для врача больная женщина? Больная (но уж никак не женщина!), после осмотра которой он полчаса моет руки с мылом.
Все понимаю, но ничего с собой сделать не могу. Думаю только о нем. Виктор. С этим именем засыпаю. С ним — встаю.
После той глупости, что я сказала в прошлую встречу, я думала: как я ему в глаза посмотрю? А тут у меня еще лейкоциты упали. Лечение пришлось ненадолго прервать.
Я сегодня вышла на улицу и поразилась. Весна, хотя и поздняя, вдруг занялась сразу, и потоки воды несутся по асфальту, а солнце — глазам больно. И люди изменились, улыбаться стали, все куда-то спешат. На троллейбусной остановке — толчея. Я пошла пешком, хотя путь не ближний, остановок пять, но — так хорошо! Я шла до областной, там свернула в лес и с наслаждением услышала запах хвои, талого снега, чего-то еще, непередаваемого, неясного и безумного, того, что кружит голову и зовется весной. Видит бог, никогда я особенно весну не любила, отдавая предпочтение благородной и прохладной осени, но сегодня я, как вылупившийся из яйца птенец, восторженно попискиваю и таращу глаза на земную благодать.
В поликлинике, заглянув в знакомый кабинет, я, однако, обнаружила на месте Виктора незнакомого хмурого врача. Напротив него сидела Рита и, судя по всему, тосковала. Увидев меня, она вышла в коридор и объявила, что Виктор Александрович заболел. Я стояла в растерянности.
— Подождите, — сказала Рита, — я найду Женю. Укол вам все-таки надо сделать.
Дальше все пошло по пословице: после радости неприятности по теории вероятности. Рита Женю нашла, и та повела меня в кабинет Владимира Ивановича. Владимир Иванович повел себя странно и непонятно, крича о каких-то поклонниках, которыми окружают себя красивые женщины. Пока я с трудом усваивала эту информацию, он демонстративно направился к двери, возмущенно спрашивая на ходу у Жени: