Каменный убийца
Шрифт:
– И творили их те, «кто золото искал»? – спросил Бовуар.
– Почти всегда это именно так, – сказал Гамаш и кивнул Лакост, приглашая ее продолжать.
– Я думаю, что у Вероники Ланглуа возникло кое к кому чувство. Сильное чувство.
Гамаш подался вперед.
Людей убивают не пули, не ножи, не удар кулаком в лицо. Их убивают чувства. Оставленные надолго без присмотра. Иногда замороженные на холоде. Иногда похороненные и разлагающиеся. А иногда скрывающиеся на берегу озера в лесной глуши. Стареющие и становящиеся
– Правда? – встрепенулся и Бовуар.
– Не смейтесь. Тут имеет место большая разница в возрасте.
Судя по виду Гамаша и Бовуара, желания смеяться у них не возникло.
– Я думаю, она влюблена в метрдотеля.
Клара считала, что по своему умению избегать неприятностей Морроу равны олимпийцам, при этом сами они весьма неприятны. Но она и представить себе не могла, что убийство сестры и дочери может оставить их равнодушными.
И тем не менее за первым блюдом они ни словом не обмолвились о Джулии. Хотя Клара должна была признаться, что и сама она не желала поднимать эту тему.
«Еще хлеба? Ах, какое несчастье с Джулией».
Как это можно сказать?
– Еще вина?
Томас наклонил бутылку над столом. Клара отказалась, но Питер принял предложение. Наконец Клара почувствовала, что больше не может это выносить. По другую сторону стола миссис Морроу подняла вверх вилку для рыбы. Она подключалась к разговору, но без интереса. И лишь для того, чтобы поправить неверное толкование, неверное произношение или откровенную ошибку.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Клара.
После этого вопроса разговор резко оборвался, все лица обратились к ней. Только Берт Финни и Бин смотрели в другую сторону.
– Ты спрашиваешь у меня? – произнесла свекровь.
Кларе показалось, что с нее содрали кожу. Если не этим тоном, то уж точно взглядом.
– Такой ужасный день, – сказала она, не понимая, откуда у нее этот самоубийственный инстинкт.
Может быть, Морроу правы. Может быть, от разговора об этом станет еще хуже. Внезапно Клара почувствовала себя садисткой, избивающей эту миниатюрную скорбящую старую женщину. Зачем лишний раз напоминать ей о жуткой смерти дочери? Да еще за картофельным супом.
Кто теперь потерял разум?
Но дело было сделано. Вопрос задан. Она уставилась на мать Питера, которая смотрела на нее с таким видом, будто наблюдала за убийством собственной дочери. Клара опустила глаза.
– Я вспоминала Джулию, – сказала миссис Морроу. – Какой она была красавицей. Какой доброй и любящей. Спасибо, что спросила, Клер. Жаль, что никто из моих детей не догадался спросить. Но они, кажется, предпочитают говорить об американской политике и последней выставке в Национальной галерее. Неужели эти вещи волнуют вас больше, чем судьба сестры?
Клара переживала целую гамму ощущений: сначала
– Что говорить, Джулия была самой чувствительной из вас. Насколько мне известно, ты сказал старшему инспектору, что Джулия была корыстная и жестокая.
Ее добрые фарфоровые глаза смотрели на Питера. Все замерли. Даже официанты боялись приблизиться.
– Я этого не говорил, – пробормотал Питер, покраснев. – Кто тебе сболтнул такое?
– И еще ты сказал, что моя смерть, возможно, всем пойдет на пользу.
Послышалось дружное «ох», и Клара поняла, что все, включая ее, потрясенно вздохнули. Наконец-то она оказалась в общей лодке. Очень вовремя.
Миссис Морроу гладила ножку своего винного бокала.
– Ты говорил это, Питер?
– Нет, мама. Я бы никогда такого не сказал.
– Я ведь знаю, когда вы лжете. Всегда знаю.
Клара знала, что это нетрудно, поскольку в ее обществе они лгали всегда. Она научила их этому. Их мать знала, на какие кнопки нужно нажимать, чтобы управлять ими. Почему бы и нет? Ведь она сама эти кнопки и устанавливала.
Сейчас Питер лгал. Клара это знала, его мать это знала. Метрдотель это знал. Бурундук, на которого смотрел Берт Финни, тоже, вероятно, знал это.
– Я бы никогда такого не сказал, – повторил Питер.
Его мать зло уставилась на него:
– Ты ни разу меня не разочаровал. Я всегда знала, что из тебя ничего не получится. Даже Клер успешнее тебя. Персональная выставка у Дени Фортена. У тебя когда-нибудь была персональная выставка?
– Миссис Морроу… – вмешалась Клара. Это уже был перебор. – Это несправедливо. Ваш сын превосходный человек, талантливый художник, любящий муж. У него много друзей и прекрасный дом. И жена, которая любит его. И меня зовут не Клер, а Клара.
– А меня зовут миссис Финни. И через пятнадцать лет после моего замужества ты все еще называешь меня миссис Морроу. Ты понимаешь, насколько это оскорбительно?
Клара ошарашенно молчала. Старуха была права. Ей, Кларе, даже в голову не приходило, что мать Питера теперь – миссис Финни. Для Клары она всегда была миссис Морроу.
Как же так? Она ведь хотела утешить мать Питера, а получилось, что обидела ее…
– Извините, – пробормотала Клара. – Вы правы.
И тут она увидела нечто почти столь же ужасающее, как то, чему стала свидетелем девушка-садовница в то утро. Но вместо раздавленной женщины средних лет Клара увидела раздавленную старуху. Прямо перед ней, перед всеми ими мать Питера опустила голову на руки и заплакала.
Мариана взвизгнула и вскочила на ноги – на нее обрушился потолок. Во всяком случае, что-то упало на нее сверху и отскочило.