Каменный великан
Шрифт:
Когда взошло солнце следующего дня, Эскаргот уже медленно плыл вверх по реке без всякой цели, оставив далеко позади Дикую Лощину. Он задавался вопросом, предоставил ли ему гном свою собственную телегу, на которой ехал с племянницей, или же другую телегу, возможно принадлежавшую бедняге, которого Эскаргот пытался ограбить. Если это была повозка гнома, значит, он и ведьма достигли места назначения – или почти достигли. Однако когда на самом рассвете Эскаргот, стоявший на мертвом якоре на безопасном расстоянии от берега, пристально посмотрел в бинокль, Дикая Лощина казалась совершенно безлюдной. Поблизости не было никаких дорог, уходящих в сторону от реки, – по крайней мере, он таковых не видел. За каким дьяволом, подумал Эскаргот, они так гнали вверх по реке? Не для того же, чтобы прибыть в заброшенную деревню. Они наверняка проследовали дальше, решил он и тоже двинулся вверх по реке, по возможности не спуская глаз с прибрежной дороги, изредка погружаясь под воду
Один раз он увидел в ложбине на дне, ярдах в ста от берега, россыпь мелких камешков, очень похожих на странные кроваво-красные шарики, затененные колеблющимися водорослями. Поначалу у Эскаргота возникло желание живо облачиться в резиновый скафандр и собрать камешки сетью. Но в холодном безмолвии темной реки чудилось нечто такое, что заставило его отказаться от этого намерения. В конце концов, решил он, сейчас не время отвлекаться на подобного рода пустяки. Даже если это действительно шарики, допустим наделенные некоей магической силой, – что с того? Нужна ли ему магия? Да не нужна вовсе. Не нужна и задаром. Сейчас, когда он наконец-то избавился от гнома со всеми его хитрыми происками и коварными интригами, Эскаргот меньше всего хотел иметь дело с магией любого рода. Прошлой ночью он насытился магией так, что ему с лихвой хватит на два века вперед.
Но, по всей видимости, никаких других дел у Эскаргота не предвиделось. Утро наступило и прошло, потом полдень проделал то же самое. Эскаргот не замечал нигде ни единого признака, свидетельствующего о том, что он гонится не за бесплотными тенями, и к трем часам пополудни начал задаваться вопросом, сколько еще вверх по реке он проплывет, прежде чем решит, что с него довольно, и повернет обратно. Он покидал Город-на-Заливе с намерением останавливаться время от времени у какой-нибудь прибрежной деревни и расспрашивать местных жителей, ошибочно полагая, что встретит множество деревень по пути. Но, как выяснилось, любая остановка у берега не сулила ничего, кроме опасности, ничего, кроме встреч с гоблинами, кипящими котлами да испуганными неразговорчивыми людьми, лихорадочно спешащими куда-то. За Дикой Лощиной, в своем движении вверх по реке, Эскаргот не видел вообще никаких деревень – только густые леса, тянувшиеся на многие мили, и речное дно, и тихие заводи, которые представляли бы для него известную ценность, будь он праздным любителем достопримечательностей, но при существующих обстоятельствах не стоили и пенни. Еще два дня, решил Эскаргот, попыхивая своей послеполуденной трубкой, а потом он повернет и медленно поплывет вниз по реке, приглядываясь к берегу повнимательнее. Если там не окажется ничего достойного внимания, он со спокойной совестью отправится домой, где бы оный ни находился.
Получасом позже давление упало. Предвечерний воздух сгустился, будто перед грозой, но небо оставалось ясным и безоблачным. Ветер стих, и на реку, на берег снизошел покой, словно некая незримая рука наложила на мир прозрачное стекло. Ласточки и насекомые, чертившие стремительные зигзаги в воздухе над рекой, вдруг разом исчезли, и вода стала недвижной, как вода в стакане, стоящем на столе.
Все это казалось очень странным, и если бы сейчас небо потемнело, почернело, Эскаргот вспомнил бы о смерче, который он видел в детстве, когда жил на равнине близ Города Пяти Монолитов. Но небо оставалось ясным. А потом, сначала почти незаметно, линия берега пошла волной, словно змея или край ковра, который встряхивают, держа с одной стороны. Холмы длинно содрогнулись, и деревья на берегу очень медленно, словно удивляясь сами себе, повалились и с плеском упали в воду. Потом все вокруг снова замерло, застыло в неподвижности. На мир спустилась мертвая тишина, хотя до сей минуты Эскаргот даже не осознавал, что слышит какие-то звуки. Но в наступившей тишине он вспомнил, что подземный толчок сопровождался отдаленным глухим рокотом, представлявшим собой нечто среднее между грохотом камнепада и громким стуком человеческого сердца. Он попыхивал трубкой и смотрел на облачка пыли, вздымавшиеся над вывороченными корнями упавших деревьев.
Эскаргот похлопал по карману штанов, ища спички, которые он засунул туда вместе с шариком. Спички оказались на месте, но шарик, к великому его удивлению, исчез. Эскаргот имел обыкновение шарить правой рукой в кармане, когда курил трубку. Он доставал оттуда спички и разные трубочные причиндалы. Такая уж у него выработалась привычка; и вероятно, как уже бывало прежде, он случайно выронил шарик, когда вытаскивал руку из кармана. Однажды он потерял таким образом золотую побрякушку, чем навлек на себя страшный гнев жены.
Эскаргот заметил, что наружная сторона кармана у него липкая, словно он оставил там плитку шоколада без обертки и она растаяла. Он вытащил коробок спичек, покрытый темно-желтым клейким веществом, источающим запах меди, довольно-таки противный. Что такое попало к нему в карман, Эскаргот не знал, – возможно, какое-то насекомое, которое он умудрился раздавить, прислонясь к крышке люка.
Над неподвижной рекой царило
Эскаргот резко захлопнул и запер люк буквально за секунду до того, как ударила волна. Он видел, как она поднялась у берега и покатилась на середину реки, стремительно увеличиваясь. Она возникла на пустом месте и в два счета достигла Эскаргота. Она опрокинула субмарину набок, и огромная зеленая масса воды перекатилась через нос лодки. От мощного толчка Эскаргот упал навзничь возле сходного трапа, со страхом ожидая следующей волны. Когда же засим наступило затишье, он опрометью бросился в штурманскую рубку и отжал рычаг управления, резко погружаясь на глубину. Через несколько секунд он уже плыл под водой, опускаясь все ниже и ниже – на двадцать футов, потом на тридцать, потом на сорок.
Речное дно ожило и пришло в движение. Вырванные с корнем водоросли кружились во внезапно образовавшихся водоворотах, огромная темная расселина прорезала заиленный песок, и в неуклонно расширяющийся провал уносились тучи речного мусора, испуганных рыб и водяных растений. Сама субмарина, казалось, дрогнула, словно двигатели вдруг дали сбой, и Эскаргот почувствовал, что лодка медленно ползет, увлекаемая мощным и все усиливающимся течением к зияющей расселине, по которой, казалось, вся река стекала в недра земли, точно вода по дренажной канаве. Эскарготу ничего не оставалось, как стиснуть зубы и ждать. Конечно же, рано или поздно течение ослабнет и он легко сможет выплыть из провала. Во-первых, один раз он уже погружался в подобный провал на своем пути в Бэламнию, и все обошлось, верно? Но все равно Эскаргот невольно представлял себе, как черная расселина в речном дне поглощает его, а потом стены ущелья смыкаются и раздавливают субмарину, как скорлупку.
Потом течение замедлилось и остановилось, и субмарина с минуту медленно кружилась в водовороте, словно река раздумывала, не перестать ли ей тратить время попусту и не вернуться ли к своим непосредственным делам и обязанностям. Когда лодка повернулась вокруг своей оси, Эскаргот увидел прямо перед собой исполинских размеров рыбу – огромное темное чудовище с плавниками, выброшенное подземным толчком из глубокой ложбины, тянувшейся посредине речного дна, теперь покрытого трещинами. Она пристально смотрела на него в иллюминатор, освещенная фонарями из огненного кварца. Громадная рыба казалась одетой не в чешую, а в броню и походила не на живое существо, а на изобретение какого-то душевнобольного кузнеца. Она таращилась на Эскаргота, словно раздумывая, проглотить ли ей лодку или поискать добычу посущественнее. Эскаргот повел субмарину вперед на полной скорости, глядя в иллюминатор на чудовище, которое лениво развернулось, последовало за ним, а потом отстало. Во мраке, сгущавшемся за кормой, шевелились какие-то тени – не просто обломки и речной мусор, поднятые со дна подземным толчком и кружащиеся в водоворотах, но огромные рыбы и угри, похожие на осьминогов существа, ползавшие по песчаному дну, и ящерицы с плавниками и крючковатыми зубами, сверкавшими в свете огненного кварца. Похожие на фонари глаза пристально смотрели на Эскаргота из темноты. Одна тень проплывала за иллюминаторами, казалось, целую вечность, словно она была длинной, как сама река. Все существа, населявшие глубоководные гроты и бездонные речные пещеры, ожили, встревоженные подземным толчком, пробудились от многовекового холодного сна, словно землетрясение явилось своего рода призывом, неким подобием двери, открывшейся в первобытный мир, и древние существа, тысячелетия спавшие там, зашевелились, заморгали и начали подниматься из сумрачных глубин навстречу солнечному свету.
14. БОГГИ БЕРЕТ СЛОВО
Всплыв на поверхность, Эскаргот несказанно обрадовался солнцу как старому другу или удобной шляпе. Речные чудовища не попытались напасть на него, хотя если бы попытались, ему осталось бы полагаться только на помощь неба. Все они, казалось, еще толком не проснулись и с удивлением озирались по сторонам, не понимая, как они вообще здесь оказались. Медленно двигаясь вверх по реке, Эскаргот в сотый раз задался вопросом, что, собственно говоря, происходит. Страхи хозяина трактира; странные действия гоблинов, словно преследующих какую-то цель своими дурачествами и завываниями; колдовские чары, витающие над Дикой Лощиной; существа, пробудившиеся ото сна в реке; эльфийский галеон, – представлялось совершенно несомненным, что грядут какие-то события.