Камер-фрейлина императрицы. Нелидова
Шрифт:
Вскоре после приезда Орлова императрица послала за ним, и после самой лестной похвалы его характеру и самых сильных выражений благодарности за прошлые заслуги она сказала, что ещё одной от него требует, и что эта услуга для её спокойствия важнее всех прежних. «Будьте дружны с Потёмкиным, — продолжала она, — убедите этого необыкновенного человека быть осторожнее в своих поступках, быть внимательнее к обязанностям, налагаемым на него высокими должностями, которыми он правит, просите его стараться о приобретении друзей и о том, чтобы не делал из жизни моей одно постоянное мучение взамен всей
Странны были эти слова монархини к подданному, но ещё гораздо необыкновеннее ответ сего последнего. «Вы знаете, — сказал граф, — что я раб ваш, жизнь моя к услугам вашим; если Потёмкин смущает спокойствие души вашей, — приказывайте, и он немедленно исчезнет, вы никогда больше о нём более не услышите! Но вмешиваться в придворные интриги, с моим нравом, при моей репутации, искать доброжелательства такого лица, которого я должен презирать как человека, на которого я должен смотреть как на врага отечества, — простите, ваше величество, если откажусь от подобного поручения». Императрица тут залилась слезами. Орлов удалился...
Из депеши Джемса Гарриса, английского
посла, герцогу Суффольку. 5/16 октября
1778 года. Петербург.
В Павловске смятение: при большом дворе снова появился граф Орлов-Чесменский! Все запомнили день — 21 сентября, в четверг. Никто не знал, откуда последовало приглашение и разрешение явиться ко двору. Императрице явно доставляло удовольствие столкновение двух заклятых врагов. Она даже постаралась об их партии за одним карточным столом. Потёмкин пытался изображать весёлость, Алексей Орлов не скрывал ненависти.
— Катишь, вы можете себе вообразить: убийца покойного императора снова во дворце и в чести. Императрица позаботилась о моём приглашении, но я категорически отказался. Это свыше моих сил!
— Вы правы, ваше высочество. Всегда можно найти приличный предлог.
— Предлог! Я не искал предлога. Я просто отказался, предоставив великой княгине ехать одной, если она так хочет.
— И великая княгиня отказалась.
— В том-то и дело, что нет! Напротив. Она послушно помчалась по первому зову императрицы и постаралась использовать случай для очередных жалоб на моё поведение.
— Но ведь по-настоящему это вам безразлично, ваше высочество, не правда ли? Вы не меняетесь от нравоучений императрицы. А каждая медаль, кроме оборотной, имеет ещё и лицевую сторону: мы получаем в своё распоряжение целый вечер!
— Вы правы, мой друг. Негодование с такой силой охватило меня, что я позабыл о главном — нашей с вами свободе. И знаете, что мы с вами предпримем? Мы отправимся на начало вечера к Буксгевденам. Надеюсь, они нас примут.
— Они будут в восторге, ваше высочество! Вы назовёте ещё какие-нибудь имена?
— Нет-нет, только они и мы. Правда, я подозреваю, что Наталья Григорьевна может быть расстроена всеми этими орловскими перипетиями. Надо отдать должное, у неё самое сложное положение: её связь с Орловыми и связь Фёдора с Потёмкиным.
— Но надо всем превалирует привязанность к вам, ваше высочество.
— Вы так думаете?
— Я слишком хорошо знаю Ташу и преданность вам Буксгевдена.
— Порой я и сам готов в неё поверить.
— Но кому-то ведь непременно нужно верить, ваше высочество, хотя бы для того...
— ...чтобы не сойти с ума.
Екатерина II — Д. Гримму. 1 сентября 1778. Петербург.
Сегодня днём мне в руки попали плафоны лож Рафаэля. Я прошу Вас, напишите немедленно Рейфенштейну скопировать в натуральную величину эти своды, а также и стены, и я даю обет святому Рафаэлю во что бы то ни стало выстроить эти ложи и поместить в них копии, так как непременно нужно, чтобы я видела, каковы они. У меня к этим ложам и потолкам такое благоволение, что я в честь их жертвую средства на постройку здания и не буду иметь ни покоя, ни отдыха, пока всё не будет окончено.
— Так что же, у нас нет возможности заполучить в Петербург этого знаменитого Новерра?
— Почему же, государыня. Но если бы речь шла о вашем театре, а так — всего лишь пансионерки. Сомневаюсь, чтобы избалованный славой балетмейстер понял ваш благородный замысел.
— Думаю, что деньги могли бы решить эту проблему.
— Боюсь, государыня, Новерр достаточно богат, чтобы думать уже только об одной славе. Подумайте только — он приобрёл себе громкое имя в Берлине, куда его приглашал сам Фридрих Великий. В Лондон он приезжал сотрудничать с Гарриком. А потом Лион, Милан, Вена — есть от чего закружиться и более крепкой голове, чем голова обыкновенного танцовщика.
— Да, а начинал он директором танцевальной школы в Штутгарте. Фридрих заметил его именно там и не преминул использовать. Он на редкость ловко сплетает свой венец просвещённого монарха, любителя и покровителя искусств, хотя в действительности... Вы хорошо знаете Штутгарт, Иван Иванович?
— Я был в нём единственный раз, когда имел честь сопровождать вас, ваше величество, и вашу родительницу сюда, в Россию.
— О, этого совершенно недостаточно! Вы знаете, иногда меня начинает угнетать мысль, что я никогда, понимаете, никогда даже в Царском Селе не создам ничего подобного паркам Штутгарта.
— Но Царское Село великолепно, государыня!
— Не спорю. Только дворцовый сад Штутгарта тянется на четыре с лишним версты, до соседнего городка Канштадта, а там к нему примыкают ещё королевские загородные дворцы и дачи. И кругом сплошные виноградники и сады. А как великолепен замок Солитюд со своим охотничьим парком!
— Мне всегда казалось, вы не склонны к воспоминаниям, ваше величество.
— И вы правы. Я не люблю своего детства, но, как показало время, не могу забыть великолепия, которое меня окружало. Я так отчётливо представляю эту древнюю Штифтскирхе с её 300-летней историей и Госпитальную церковь тех же времён. Кстати, Новый дворец там всё ещё строится, и, как говорят, строительству не видно конца. Для него выбрали стиль нелепого для наших дней французского ренессанса. Я предпочла бы старый замок — его хоть стилизовали под рыцарские времена и там же поместили школу Новерра.