КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Шрифт:
Уловив заминку в нашем с Мельниковым разговоре, в беседу вступила Людмила Васильевна.
– А вы Квашнина знаете?
– спросила она.
– Не знаю я никакого Квашнина, - буркнул Мельников.
– И я не знаю, - кивнул я.
– Ой! Ой! Ну как же!
– удивилась кассирша.
– Миллионщик. Да что миллионщик! Он алименты может платить миллионами, но некому. У него отрасль. Монополия. У него хоккейная команда «Северодрель»!
– Ну и при чем тут Квашнин?
– проворчал Мельников, он явно был недоволен вмешательством кассирши в разговор.
– А то, что этот Квашнин, - сказала Людмила Васильевна, - собирается купить закусочную. Будет торговать коврами или поставит игровые автоматы. И мы уж тут не появимся. Если только Дашу он к себе позовет. Он на нее глаз положил. И она на него глядела как на проезжего корнета.
– Ну уж вы, Людмила Васильевна, совсем меру не знаете!
– вспылила Даша, сдернула с головы синюю пилотку и убежала на кухню.
– Ой! Ишь как разрумянилась!
– обрадовалась Людмила Васильевна.
А мы с Мельниковым помрачнели. На кой хрен нам игровые автоматы! И ведь недавно я все же слышал о Квашнине, о какой-то его бетономешалке. Впрочем, Мельников помрачнел ненадолго. Что вникать в пророчества кассирши, если не утолен его интерес к проблемам летоисчислений? И я понимал, что Мельников, оскорбленный поначалу сребролюбием изыскателей фамильных древ, уже не прочь поторговаться с ними. Отчего же в дополнение к ветвистому дубу не завести деревца диковинные или даже декоративные? Зная Мельникова, я мог предположить, что его особенно привлекала сплющенность времени в системе Единого Поля (то есть объединившего поля электромагнитное, гравитационное, ядерное, слабые и прочие, пока неизвестные), там Мельников мог совмещаться не только с Батыем, Людовиком Каторз, маршалом Катуковым, но и с Шекспиром или с Эзопом, содержа в поле притяжения хриплогласую Жанну д'Арк, и всякой скотине, с ехидством относящейся к его свежим воспоминаниям, скажем, о первом представлении «Гамлета» в лондонском «Глобусе» можно было сунуть в морду родословную «от Хвостенко». Родословная же «от Мазепы», думаю, была для него не столь важна, это так, забава, некий завиток из рококо, арабеск изящный, отчего бы и им не владеть?
– Ну и торгуйся, - согласился я.
21
– Александр Михайлович, - услышали мы, - вот я и здесь. Как и обещал.
Перед нами стоял молодой человек с пятнистой пиратской косынкой на голове. Мельников покосился на меня, он выказывал - для меня - недоумение, давая понять, что молодой человек - хам и что ни о каких его обещаниях, он, Мельников, не ведает. Пиратскую косынку носил и Коля Пересыпкин, и у него, как у сегодняшнего малого, из-под косынки вылезала на шею косица. («Не к манчжурам ли вы себя причисляете?» - поинтересовался я как-то у Пересыпкина, но нет, о манчжурах Коля и не слышал.) Скоро я посчитал, что подошедшего следует называть не молодым человеком, а парубком или хлопцем, мысль об этом наводили вислые усы малого, правда, пока что жидкие. Косицу малого к оселедцам отнести было нельзя, но не исключалось, что косынка прикрывала стрижку под горшок.
– Хома Брут… - пробормотал я.
– Что?
– не понял малый.
Мельников невнятной скороговоркой представил ему меня и предложил садиться.
– Кошеваров, - назвал себя малый.
– Кошеваров Максим. Я сяду, но рассиживаться у меня времени нет.
– Николай Пересыпкин вам знаком?
– спросил я.
– Нет, - сказал Кошеваров, правда, после некоей заминки.
– Среди моих знакомых нет ни Николая Пересыпкина, ни Хомы Брута…
– Ну и слава Богу, - сказал я.
– Разговор здесь уместен?
– Кошеваров обратился к Мельникову.
– Да, - кивнул Мельников.
– Профессору известна суть дела.
– Тогда приступим, - объявил Кошеваров, расшнуровал черную папку и протянул Мельникову несколько листов плотной бумаги.
– Что это?
– спросил Мельников.
– Типовой проект родословного древа. А это список потомков Мазепы, их личностей из боковых ветвей, а также титанов и титанесс, предваряющих рождество Мазепы. А здесь - варианты жанровых форм родословных древ. В частности, типа Тезиса, то есть похвалы Лазарю Барановичу, с картушами, фейерверками, апофеозами и подпорой корней древа подземными девами. Я вам объясню, кто такой Лазарь Баранович…
– Не надо, - сказал я.
– Мы читали про Лазаря Барановича.
Слова мои Кошеварова, похоже, покоробили. Но теперь я стал для него фигурой совсем несущественной. К Мельникову же он начал обращаться более уважительно. А Мельников по-прежнему к моему удивлению смотрел на Кошеварова искательно. Познакомившись с текстами проекта, Мельников протянул листы из черной папки мне. Вписаться в летоисчисление от Мазепы Мельникову предлагалось по нескольким линиям. По рыцарски-романтической. Тут Мазепа был герой и рыцарь, и все его предшественники, пусть и сплющенные во времени и едином поле, были герои и рыцари. По линии эротической. Легенда относила Мазепу к вечнозеленым плейбоям космического масштаба. С детства помню даже картинку чуть ли не в сочинениях лорда Байрона. Совершенно голого красавца (торс Шварценеггера) испуганный конь нес по степи. По одному из житий Мазепы он был уличен паном Фальбовским в утехах с женой пана. Схваченный сворой челяди, раздетый, был привязан к лошади и отправлен в степь на съедение волкам. Выжил. Сколько было в Речи Посполитой красавиц, все они поголовно (потелесно) попали в коллекцию Мазепы. Третья линия предлагалась западноевропейских значений. Пересечения судеб Мазепы с тем же Байроном, королем шведским Карлом, королем саксонским и польским Августом Сильным обещали удивительные ветки и сучки и в без того живописном древе. Наконец, линия ясновельможная. Тут какие бы только титулы и дворцы ни случились в прошлом и будущем Мельниковых!
– А вот Петр, - не выдержал я.
– Император. Он в летоисчислении от рождества Мазепы - кто?
– Опять же возможны варианты. Основной - он отец Мазепы. Незаконный, но отец. Так же невзлюбил его, как и законного сына Алексея. Сексуальные комплексы по Фрейду. До Мазепы руки не дошли. Другой вариант, менее обоснованный. Петр - незаконный сын Мазепы, отсюда, опять же по Фрейду, ненависть Петра к легкомысленному отцу-гуляке. Впрочем, ваш вопрос (это ко мне) можно признать провокационным и вызванным чувством зависти.
Кошеваров чуть ли не спиной сидел теперь ко мне.
– Да, кстати, - обратился я к Мельникову, - если ты сумеешь породниться с лордом Байроном, то сможешь сплестись ветвями с родом Мальборо и, стало быть, с Уинстоном Черчиллем и с родом Спенсеров, а через него с президентами Бушами, старшим и младшим, ну и с принцессой Дианой.
– Что вам известно об этом?
– чуть ли не подскочил Кошеваров.
– Это сведения коммерческие, - сухо сказал я, - и на них имеется ценник.
Мельникова, пожалуй, не менее, чем изыскателя Кошеварова, взволновали мои сведения, но он сумел сдержать себя и сидел человеком знающим обо всем и утомленным этим знанием. А Кошеваров, похоже, был готов вцепиться в меня с намерением вытрясти и самые мелочи британских ответвлений Мазепиного рода. Но в дверном проеме закусочной возникла еще одна рожа в пиратской косынке (бандане, что ли?), было произведено призывное движение рукой, вмиг поднявшее Кошеварова с места. Черную папку он прихватил, не завязав шнурков, а листы с типовым проектом и приложениями оставил на столе. И не в спешке, а для пользы дела.
– Передавайте привет Коле Пересыпкину!
– бросил я ему вслед.
– Что? Кому?
– Кошеваров обернулся, в глазах его был испуг.
– Я не знаю никакого Коли Пересыпкина! Вы что-то путаете! Путаете!
– Опять ты про какого-то Пересыпкина, - сказал Мельников.
– Тебе гороскопы не предлагали?
– Нет, не предлагали…
– Ну и ладно, - сказал я.
– Ну и слава Богу.
– При чем тут гороскопы?
– Ни при чем. Ни при чем… А этот Кошеваров - он из архивных мальчиков и девочек, какие первыми вырастили тебе древо?
– Нет, он не имеет к ним отношения.
– Ты знаешь точно?
– Он говорил. А что?
– Ничего… Ничего…
– Ну так как мне быть?
– спросил Мельников.
А к нашему столу уже подходил приятель Мельникова и мой добрый знакомый актер Николай Симбирцев.
– Ну что, Сашенька, расслюнявился? Небось Гамлетом пытаешь профессора. Покупать или не покупать? Купишь. Ты жадный. Помаешься, поторгуешься, но купишь. Неизвестно зачем. Но потом выйдет - что и зачем. Он уже человекам ста надоедал своими сомнениями, на самом деле - хвастался. К вам же обратился чуть ли не к последнему. Потому как стеснялся. Вы знаете ему цену.