Камешек в жерновах
Шрифт:
Саш вслед за остальными выудил из бочки жестяную тарелку, которую словно скомкали в гармошку, а потом небрежно выпрямили молотком, получил горячий комок разваренного зерна с мясом и съел его без остатка.
— А жизнь продолжается! — довольно заявил Чирки, бросая вылизанную тарелку обратно в бочку. — Смотри-ка, у них тут и питьевая вода настояна на пыльнике. У кого понос, радуйтесь, перестанете в штаны гадить!
Саш глотнул теплой, противной воды, зачерпнул еще, попытался вымыть руки, умыться.
— Ты еще стирку тут устрой! — раздался над ухом горячий шепот.
Баюл сосредоточенно уминал свою порцию каши.
— Повезло мне, — пробубнил банги с набитым ртом. — Не знаю, как дальше сложится, а Сабл доволен. Сейчас займусь спинами остальных вармиков. Правда, не знаю, как с Сикисом справлюсь. У него ж не спина, а стена! Меня поперек класть можно. Конечно, я попутно подколдовываю немного, вот только… — он заговорщицки повертел головой, — понятия не имею, как мы отсюда живыми выберемся. Хотя Сабл сказал, что ты выживешь! Что ты там устроил-то? Я-то не полез на гребень, меня вармик заставил кирасу чистить.
— Ничего, — присел на камень Саш, чувствуя непривычную, почти неприятную сытость. — Помахал немного мечом. Удовольствия никакого не получил.
— Какое уж тут удовольствие! — закивал Баюл. — Я так понял, вы теперь вроде как новой четвертой дюжиной у Сабла стали? И то непонятно, что за вармы такие: по четыре — по восемь дюжин. Убыль тут в отребье просто страшная! Старшим у вас Чирки назначили, но ты у Сабла на особом счету. Он с Бриухом на дюжину золотых поспорил, что ты срубишь его Манка.
— Какого Манка? — нахмурился Саш.
— Как — какого? Не помнишь, что Мантисс крикнул? Который Сиггрида зарубил! Да тут все, кого я слышал, только и говорили, кто из вас кого порубит. Знаешь, все на Манка ставят. Он у них тут зверем слывет.
— Покажешь, — кивнул Саш.
— А чего показывать? — удивился Баюл. — Как увидишь лысого верзилу, которому по грудь будешь, так и знай: Манк он и есть!
— Хватит болтать! — зарычал над ухом Чирки. — На гребень бегом! Сабл говорить будет.
Сабл прохаживался перед одиннадцатью воинами, замершими на гребне вала, молча. Брезгливо поморщился перед одноруким Чирки, остановился перед Сашем.
— Что за меч? — наконец спросил, высверливая серыми глазами эмоции на лице Саша.
— Обычный меч, — спокойно ответил Саш. — Наговор от нечисти и неплохая сталь.
— Неплохая? — усмехнулся Сабл. — А если сойдется с хорошим лезвием с жилой из фаргусской меди, выдержит?
— Зачем же сходиться с хорошим лезвием? — спросил Саш. — Сходиться надо с головой, рукой, ногой противника.
— Умник? — зло оскалился Сабл. — Готовься. Время придет, схватишься с бешеным Манком. Он вчера только пришел, но бьется хорошо. Срубишь его, золотой твой. Не срубишь, прощайся с жизнью. Я уж об этом позабочусь. Свач!
— Здесь я! — сорвался с места худой анг с секирой на плече.
— Принимай четвертую дюжину в наш варм. Объяснишь, что к чему, пошлешь шестерых вперед. Варево наконец доставили. Чтобы к ночи все было готово.
— Сделаю, вармик! — усмехнулся анг, прижимая ладонь к груди.
Звякнули пук причудливых бус и не менее полутора дюжин амулетов на шее Свача. Качнулись серые кольца в ушах. Запястья, щиколотки, пальцы — все было покрыто браслетами, кольцами, перстнями. Там, где между железом и камнями проглядывала кожа, темнели тщательно выписанные знаки. Каждый из амулетов мерцал тем или иным светом, но все вместе они создавали такую какофонию взаимоисключающих наговоров, что Саш даже зажмурился. В дополнение к секире в руках анга на его поясе висела изогнутая сабля, ножны которой тоже сплошь покрывали амулеты. Свач проводил взглядом Сабла, обернулся к застывшим перед ним новичкам, презрительно сморщил нос:
— Нечего глаза пялить на мои амулеты Я из ангов, с духами и судьбой привык дружить. Смотреть мне в рот, повторять ничего не стану. На бастионах три варма. Все неполные. Первый варм держит Сикис. У него осталось восемь полных дюжин. Его полоса вдоль реки, там мертвяки бьют реже. Второй варм за Бриухом. У него десять дюжин. За ним дорога, ему и все пополнение, кроме вас. У него и потери больше. Наша сторона вдоль холмов. Ваша дюжина будет четвертой. Что еще интересует?
— Делать-то что? — осторожно подал голос Чирки.
— Скажут рубить — руби, — мрачно ответил Свач. — Скажут, кость грызи — будешь грызть. Скажут, снимай порты — снимай, нагибайся и жди. Подыхать мы сюда назначены.
— А мне так кажется, что представления устраивать, — подал голос Саш.
— Любишь представления? — усмехнулся Свач. — Я вот тоже люблю. Посмотрю, как Манк снесет твою башку.
— Что-то трупов многовато для представлений! — подал голос Вук.
— Многовато? — задумался Свач. — Варева неделю не было, вот и скопилось! Ничего, сегодня подчистим. Только не думайте, что мы тут долго стоять будем. Таких рубежей уже с дюжину оставили! Раз в несколько дней из-за острога сила немалая валит. Вас это дергать не должно, главная битва под городом будет! А сдохнем, значит, так надо. Лига отребья уже раза четыре полностью сменилась! Один мастер только несменный. Да вот и я… уцелел.
— Чего ж мастер из шатра-то не выходит? — поинтересовался лысый васт.
— Если горячо станет, выйдет, — хмуро бросил Свач, шагнул в сторону, но обернулся, — Однорукий! Иди к кухне, повар выдаст варево. Да возьми пятерых с собой. Наша полоса пол-варма локтей. Собирать мясо в кучи. От кучи до кучи дюжина шагов. На каждую кучу плеснуть варева, да много не надо, по чашке хватит Вечереет уже, зажигать сам будешь. Да факел; факел не забудь!
Алатель опустился к отрогам Плежских гор, затем скользнул за них. С востока наползли тучи, и над дорогой из Ари-Гарда к крепости Урд-Ан сгустилась темнота. Пылающие костры из полуразложившейся или свежей плоти только уплотняли ее. Наверное, если бы Саш лежал на траве и смотрел в серое небо, он мог бы подумать, что впечатлений слишком много для одного дня, но он сгибался, поднимал отрубленные руки или ноги, бросал их в кучи, шел дальше, снова нагибался, снова бросал, и мыслей в голове почти не было. Как и во время схватки. Впрочем, разве могло быть иначе? Разве он задумывается, как дышит, как идет, как жует пищу? Ко всему можно привыкнуть. Ко всему, кроме пустоты внутри, которая обжигает холодом.