Камикадзе. Идущие на смерть
Шрифт:
— Может быть, сходите сегодня с нами в море? Три катера, на двух командиры молодые, сразу увидим, кто чего стоит.
Оперуполномоченный не переносил качку, и комбриг это знал, распорядился насчет дел, извинился и ушел. Кадровик внес дела.
— Вам будет удобнее работать с ними здесь. Никто не зайдет. Когда кончите, скажите секретарше, я заберу.
Сразу же раскрыл дело Кулагина. «Родственники со стороны отца и матери». Родственников, кроме умершей в детстве сестры, показано не было. Отец умер в тридцать восьмом… Концов нет.
Черна и глуха августовская ночь, темными парусами плывет над бухтою Золотой рог, над
С вечера не ложилась бригада. То у одного, то у другого пирса с грохотом заведется мотор, покрутит на полных оборотах, замолкнет. Или — чуть приоткрылись двери мастерской, выкатили тележку с торпедой, молча повели ее к катеру, что стоит под краном, крышка у торпедного аппарата отброшена, сейчас проглотит черная дыра маслянистую стальную сигару, проглотит с мотором, с винтами, с головой, заряженной четвертью тонны тротила. Трясет молодых матросов: началось!
В штабе плотно завешены окна, быстро входят и выходят люди, на разные голоса звонят телефоны, секретчик сбился с ног: носит, кладет на стол перед комбригом узкие белые листки, на каждом — «секретно».
Разговоры. Каждый не говорит — выкрикивает:
— Карты портов Северной Кореи на все катера выданы…
— Первой высаживается в Расин разведрота капитана Яковенко…
— Головным катер Рассохи, штурман Нефедов, командиру дивизиона идти замыкающим…
— Верно, что вход в Расин заминирован?…
— Пакет из штаба флота, «вскрыть лично»…
— Флагманского штурмана ко мне!
На минуту замолчали и снова:
— Бензина б-100 хватило в обрез на одну заправку. Тыл обещает прислать танкер туда, — жест в сторону карты, в сторону бело-желтой Кореи.
— Порт Расин. Рыбацкий причал. Роту высаживать на него. Вход в порт пристрелян. Следующий порт — Сейсин… Высаживать в ковш около металлургического завода…
— Далеко от города.
— Тогда прямо в порт.
Флагштурман, командиры дивизионов — все вышли, бесшумно вошел кадровик, тихо затворил за собой дверь, замер около стола и произнес вполголоса:
— Оперуполномоченный Цыгун смотрел только одно дело — Кулагина. Папки с личными делами я завязываю своим узлом. На остальных узлы нетронуты.
Оглянулся на дверь. Что-то в этом кадровике всегда нравилось, хотя ни разу ни одним словом, не касающимся службы, никогда не перекинулись. Понимает, чем рискует. Комбриг кивнул. Когда кадровик вышел, отодвинул план Расина, сжал губы. Значит, Кулагин. Потянулся к телефонной трубке.
— Командира первого дивизиона… Да, это я. Вызовите сейчас же Кулагина. Возьмете его с собой. На один из катеров… Ну и что же, что радист? У меня свои соображения.
«Уйдет с десантом — ищи ветра в поле. Война кончится, может, забудется, а то и — награжден орденом, отличился в бою… Пусть будет так».
Без стука — начальник политотдела.
— Ну что, комбриг, не пускает тебя комфлота в десант? Боится: вдруг обойдешь его — катера ведь первыми пустят, можешь и Героя отхватить… Не любит он тебя.
— Сказал — пока сидеть. Но обещал.
Какой будет эта война? Короткой, легкой или долгой, кровавой? Темнит, темнит комфлота, все знает, а молчит. У адмиралов и у лейтенантов войны разные. Солдату на границе и часу на нее хватало; в три — подняли по тревоге, в четыре — тело накрыли плащ-палаткой, в пять — уже мимо прополз немецкий танк…
Больше телефонную трубку не снимал: люди грузят торпеды, и так торопятся — подгонять нельзя.
Когда вышел на крыльцо, на востоке уже серело, за перешейком море, как посыпанное пеплом, вдоль горизонта кучевое облако, выше него — небо с умирающими звездами, на западе, над ломаной черной линией сопок, у крайнего мыса, дырой — древняя звезда Сириус. За ним и лежат тревожные, знакомые только по картам берега.
Посмотрел на часы. Пять.
Ночью в коридоре раздался грохот сапог, забегали люди. В дверь не постучали, ударили.
— Тревога! На выход!
Муж подскочил в постели. Торопливо, ругаясь, оделся и убежал. Проводив его, Таня подумала: «Дело обычное. Еще одна тревога», — и снова легла.
Но на этот раз дом не умолкал: он перестукивался, разговаривал, проклинал. Когда рассвело, она почему-то не пошла на кухню, не стала готовить, а, выглянув в окно, поразилась неожиданной тишине: по дорожкам не бегали трусцой офицеры, не было слышно, как на плацу, по общей команде, делают зарядку матросы.
Покинув Корабль, Татьяна вышла на обрыв, под которым теснились казармы, пирсы, эллинги. Пирсы были пусты, катера ушли. Дивизиона торпедных катеров не было.
И только когда вернулась в дом и прошла на кухню, где уже необычно рано собрались, наперебой говорили, кричали женщины, услышала: «Война!»
Сразу же, вздрогнув, подумала: Нефедов!
Когда прошли залив Посьет, Нефедов отметил на карте: «Миновали границу». На востоке из белесого неподвижного моря уже поднималось приплющенное багровое солнце, справа от катеров горбатился сопками корейский берег.
Открылся широкий вход. Выметывая из-под бортов белую шипящую пену, катера промчались мимо низких коричневых островов, влетели в залив, и Рассоха сразу заметил в глубине его покосившийся, прижатый к берегу причал. Горел подожженный авиацией порт Расин, журавлиные шеи портовых кранов мертво качались в нагретом воздухе. Завидя подходящие катера, выскочили из лодок на причал и бросились бежать рыбаки-корейцы. За одним, судорожно размахивая руками, спешил мальчик. Мужчина остановился, подхватил ребенка и неуклюже, скачками, бросился дальше. Катер уменьшил ход, из люков на палубу уже лезли солдаты в пятнистых маскировочных плащах. «Подхожу левым бортом!» — крикнул Рассоха. Машинный телеграф, все ручки — на «стоп». Зло крикнул матрос — ему солдаты помешали выбросить за борт кранец. Ручка правого телеграфа — «назад». Со взрывом ахнул мотор, катер задрожал, из-под кормы вылетел пенный бурун, корму стало подносить к причалу. Зеленая масса на палубе дрогнула, подалась к борту. Катер наклонился. Первым выбросился на причал молоденький лейтенант: в каске, ворот расстегнут, в руке солдатский автомат. И тут же рвануло — тонко запели осколки, взметнулась желтая пыль, лейтенант споткнулся, поднес руку ко рту. Мимо него бежали, кричали. Разорвалось еще два снаряда. Лейтенант стоял на причале, держа руку на отлете, рукав гимнастерки разорван, около него, торопливо обматывая бинтом что-то желтое и красное, торчащее из рукава, суетился санитар. Следующий снаряд упал в воду.