Камикадзе. Идущие на смерть
Шрифт:
Кулагин кивает:
— Возьму матроса, схожу посмотрю.
Кулагин уходит.
— Десант? Он же раздавит нас, — говорит Нефедов. Рассоха пожимает плечами. Губы у него воспалены от солнца, от соленой воды, от ветра. Белые лоскутки кожи висят, как бумага.
— Ночью пойдем в дозор, — говорит он.
Катер мерно качается на пологой зыби, за бортом в черной воде купаются звезды. В турели, уткнувшись лицом в ручки спаренного пулемета, спит матрос. Нефедов, жадно глотнув воздуха, опускается — три ступеньки вниз — в рубку. Здесь на столе лежит карта. Желтоватый мыс Колокольцева, как коготь, свешивается с корейского берега в море. По экрану радиолокатора с писком бегает зеленоватый луч. Он вращается, как спица. Спица бежит, оставляя за собой размытые очертания берега и мелкие, тотчас гаснущие искры — отражения волн. Зыбь раскачивает катер, и во рту у Нефедова гадко собирается слюна. «Кислого бы», — с тоской думает он.
В ту ночь, над раскрытой на штурманском столе книгой «Лоция Японского моря», он в который раз подумал о Тане. Вспомнил неожиданно ярко: приоткрытая дверь, легкий запах ее духов — теперь почему-то так пахнет лоция — стук сердца. Сказал: «У тебя такие мягкие, как ни у кого, ладони». Она ответила: «Я ничего не хочу знать о твоих женщинах». Больше она к нему не приходила. Не получилось, не хватило времени. Не захотела?
Он перелистывает страницы, на которых должны быть описания опасностей, которые подстерегают корабль, впервые подходящий к корейскому берегу. Из строчек с незнакомыми названиями — Чеджудо, Гензан, Одецин — всплывает ее лицо. После той ночи для него что-то круто изменилось…
Отложив лоцию, Нефедов бросил взгляд на экран радара и вдруг, холодея, увидел, что желтая спица, вращаясь, теперь оставляет за собой зеленые дробные мазки. Идут какие-то корабли. Оповещения о своих не было — значит, это идут из Японии.
— Командир, проснись, командир! — Нефедов сбегает в каюту, трясет Рассоху за плечо. Тот мычит и отворачивается. — Проснись ты, корабли с моря!
Рассоха вскакивает, трет кулаками глаза. Спал он не раздеваясь, в куртке. Кряхтя, поднимается из каюты в рубку. Зеленые пятнышки ползут. Теперь их много, и никакого сомнения нет — со стороны Японии идет десант.
— Достукались, — говорит Рассоха, и лицо его каменеет. — Они сейчас нам дадут. Вот увидишь, дадут.
— Может, у них локаторов нет? — робко спрашивает Нефедов. — Ты не помнишь: на японских кораблях локаторы есть или нет? Ты разведсводки читал?
— Поди ты со своими сводками…
Если локаторы есть, то японцы должны вот-вот обнаружить катер. И как только поймут, кто это, по нему ударят изо всех орудий. Самое страшное — это когда по тебе бьют из автоматов — все трассы летят прямо в глаза.
— Торпедная атака! — хрипит в микрофон Рассоха. Он занял уже свое место у штурвала и дает самый малый одним мотором. Катер ползет до тех пор, пока на фоне горящего берега не возникает черный силуэт корабля.
— Что это? — шепчет Рассоха, и, когда Нефедов говорит: «Откуда мне знать?», так же шепотом ругается: — Набрали сопляков!
Берег горит красным огнем, языки пожаров вяло поднимаются над черными, причудливыми крышами.
— Это сторожевик, — бормочет Рассоха, дает толчок еще двумя моторами и командует на торпедные аппараты: «Товсь».
Но глаза Нефедова уже рассмотрели: из темноты на освещенное пространство вот-вот выйдет второй корабль.
Боцман и торпедист уже наклонились, правый и левый борт, каждый над своим аппаратом, каждый готов рвануть на себя рукоятки стреляющих, взорвать пороховые заряды, выбросить длинные тела торпед. Задыхаясь, Нефедов глотает слюну, и в этот момент замеченный им второй корабль тяжело и протяжно выплывает на фон пожарища.
— Рассоха, ты видишь, Рассоха! — испуганно кричит Нефедов, но тот уже понял сам. Он снимает руку с электрических кнопок и, волоча тяжелые ноги, идет сперва к торпедисту, потом к боцману, берет каждого за руку, отводит от торпедного аппарата и, приблизив воспаленные, кровоточащие губы, кричит каждому в ухо: «Отставить!»
Затем возвращается на мостик, рывком дает задний ход всеми тремя моторами, и катер, пятясь, торопливо уползает в темноту.
— Свой, фрегат, — говорит Рассоха. — Это наш десант. Чего же это они, дураки, идут, не предупредив?
— Свой, и я это увидел. Свой! Даже раньше тебя увидел, — взахлеб говорит Нефедов. — Оповещения не дали. Тоже — штабы! Чешут задницы… Вот тебе и связь. Принести попить?
Они сидят на пороге рубки, пулеметчики, ничего не поняв, застыли в турелях, ошеломленный торпедист — у торпедного аппарата. Они сидят на пороге рубки и не видят, что со стороны моря на экране локатора появляется еще одна точка. Зеленая муха ползет по мерцающему экрану, неторопливо приближаясь к остальным кораблям десанта. Она идет наперерез самому большому, и вдруг в рубку доносится дробный стук выстрелов. Рассоха и Нефедов вскакивают. На фоне тлеющего берега снопами висят разноцветные трассы — корабли десанта стреляют во что-то крошечное, черное, прижавшееся к самой воде. И вдруг над этим крошечным взвиваются сигнальные ракеты, вспыхивают яркие красные и зеленые. Стрельба разом прекращается.
— Мать твою… своего чуть не расстреляли, — говорит Рассоха и хватает Нефедова за плечо. — Отстал, с экранов исчез, а потом появился. Вот так бы они и нас…
Нефедова мутит. Он перегибается через борт.
Десант входит в горящий порт и там тонко, едва слышно вспыхивает «ура!». Между горящими крышами домов начинают метаться частые вспышки выстрелов. Над мысом Колокольцева поднимается огненный гриб — японцы, уходя, взорвали склад боеприпасов.
Раннее утро. Команды отдыхают. Нефедов замер у трапа. На причале стоит часовой и лежат полуприкрытые рисовыми циновками два тела. Одно из них — Кулагин. Его убили в городе, когда он смотрел кабели. Тревога оказалась ложной — кабели были телефонные. Из-под циновки торчат расставленные вздутые ноги. Зеленые мухи ползают по ним. Около трупов сидит на корточках пленный японец.
— Кулагин… — говорит Нефедов, и ему хочется плакать. Труп лежит уже второй день. Подходит какой-то офицер и объясняет всем, что один убитый — моряк — с катеров, а второй — из десантников, лейтенант — вел через город пленного японца. Их заметил снайпер, пуля пробила лейтенанту голову, но пленный не убежал и уже сутки не отходит от мертвого.
На соседнем причале по-прежнему толпятся другие пленные. Японец с ужасом смотрит туда. Город дымится.
— Зачем он вел тебя? — спрашивает Нефедов.
Пленный не понимает, пугается и молчит.
Лиловое небо разворачивается над причалом, над стоящим около него кораблем. У воды на розовом песке лежат черные длинные пятна мазута.
С корабля по трапу спускается женщина в солдатской форме. Лицо ее плохо видно Нефедову. Она торопливо подходит к темной груде, лежащей на причале, и опускается на колени. Она шарит руками по циновке, потом начинает тихонько плакать. Пленный спит, сидя на корточках. При звуке рыданий он просыпается и отползает на несколько шагов в сторону.