Камикадзе. Идущие на смерть
Шрифт:
— Командир ваш, Рассоха, зовет. Вон в ту казарму. Быстро велел. Кого-то там задержали. Он сказал — срочно.
В казарме, посреди гимнастического зала, на полу, сидели, подвернув под себя ноги, десятка два молодых парней, все острижены наголо, все в расстегнутых летных комбинезонах, перед ними Рассоха мял в пальцах какую-то бумажку и разъяренно кричал. Он кричал то на армейского сержанта, то на стоящего тут же японца. Тот в летном комбинезоне с повязкой поверх волос:
— Сказано было — построить и вести. И пускай разбираются. Мне-то что с ними делать? А этот тоже хорош, — Нефедову, — рисунками, видите ли, объясняется. На хрена мне его рисунки. Должен я его рисунки разгадывать?… Понимаешь, приказано было: всех пленных отправить в лагерь. Приказано — выполняй. Нет, стали тянуть, опрашивать, дотянули — приехало начальство, а этот, — он ткнул пальцем в японца, — ему бумажку. А в ней «сикрет». Видал, гусь! Тот и прикажи: задержать, разобраться, доложить. Сикрет, сикрет. — Он плюнул. — Допроси-ка его.
Японец, коверкая английские слова, начал что-то говорить. Он бормотал, не отрывая глаз от записки.
— Та-ак… — удивился Нефедов. — На школу самоубийц напали. Тут помещалась школа камикадзе. Он по-английски тоже вроде меня.
— Наплевать мне на то, что они самоубийцы. Вот что, сержант, веди-ка их в лагерь, а этого, с повязкой, оставь. Он что, у них главный?
— Главный.
— Действуй. Значит, так я иду докладывать, а ты с ним поразговаривай. Только по делу, на посторонние темы — не очень.
— Как вас зовут? — спросил Нефедов.
— Ито.
За столом в кают-компании снова японцы. Несколько штабных офицеров томятся на диванах, те, кто успел побывать в городе, рассказывают: магазины, рестораны закрыты, интересного в городе ничего нет, вонь и жара.
— На аэродроме, — вполголоса говорит Нефедов, — есть казарма. Что там было, летное училище, да?
— Не знаю, — отвечает Кадзума. Ему сегодня лучше, слабость не так заметна, руки больше не дрожат. — Спросите полковника.
— Но их старший, Ито, хорошо знает вас.
— Он ошибается. Я никогда не был там и не знаю, чему их обучали.
— За казармой лежит фанерная бомба с крыльями. В нее может залезть человек Ито говорит, что при пробном полете бомбы присутствовали вы оба.
— Я мог забыть. Конечно, я забыл. Может, и было, не знаю.
— Там обучали самоубийц, — говорит Нефедов. — А полет кончился тем, что человек разбился. От курсантов этот факт скрыли.
— Если вы так хорошо все знаете, для чего спрашиваете? — вдруг на чистом английском языке говорит полковник — Там была школа камикадзе, капитан Ито будет наказан за разглашение тайны.
Они остаются с адмиралом в салоне вдвоем: штабники увезли комбрига и полковника на радиоузел говорить с Токио. Про полковника комбриг сказал: «Старая лиса. Боюсь, он знает не только английский, но еще и русский. Тянет. Впрочем, японцев можно понять: шутка ли, целую армию сдают в плен. Если что не так, им обоим конец. Впрочем, пускай потянут, пускай. Завтра с севера подойдут наши… А знаете, Нефедов, адмирал только что прилетел из Токио. Его фамилия Кадзума. Был в составе императорской комиссии. Что-то связанное с атомной бомбой… Пока время у вас есть, попробуйте порасспросить. Терять ему теперь нечего».
Он долго ничего не хотел говорить. Желтолицый, старый, озлобленный, больной человек
— Я прошел весь город насквозь, прежде чем нашел свой дом. Вернее, то, что от него осталось, — наконец начал он. — Дом сперва развалился, а потом сгорел. А сад накрыл оползень… Когда я пришел, там работали санитары… Они дышали через белые марлевые маски… «Мы откопали тут три тела, — сказали они. — Две женщины и мальчик Вы их ищете?» Я искал только одну женщину… Их старший отвел меня ко рву, куда они складывали тела… «Вы не узнаете ее, — сказал он. — Теперь это уголь». Мы осматривали город. А потом пришло распоряжение: взять пробы земли и возвращаться… Два ящика с пробами. Когда мы прилетели в Токио, они оказались никому не нужны… Уже была подписана капитуляция. Ученые, которым мы везли пробы, разбежались… На том же самолете я прилетел сюда… Лучше бы мне навсегда остаться там, в городе.
— Вы сказали, на том же самолете. Значит, и ящики здесь?
— Да. Но в них пепел. Просто пепел.
Корейцы стояли по сторонам улицы, недоверчиво, хмуро всматриваясь: вели пленных японцев, их вывели из казарм, собрали на островах, приказали спуститься с окружающих город сопок Пленные брели, шагая вразнобой, угрюмо глядя по сторонам. Город недобро молчал.
У ворот порта Нефедов встретил колонну с аэродрома: кители, летные комбинезоны, рабочие куртки. Каждый нес вещевой мешок, впереди шагали, зло покрикивая, японские капралы. И вдруг тревожно закричал конвойный, из строя к Нефедову вырвался человек
— Стой! Стой!
Ито вцепился в руку.
— Не торопись, говори медленнее, я тебя не понимаю… Ничего, ничего, я пойду вместе с ним. — Нефедов пристроился рядом.
Колонна, громыхая котелками и распространяя запах ремней и пота, продолжала брести.
— Нас не расстреляют, нет? Куда нас ведут? Я боюсь. Что с нами сделают?
Шагах в десяти впереди шел армейский офицер.
— В лагерь их отправляют. Где лагерь? Откуда я знаю. Ведем на станцию — подгонят эшелон. Тебе-то что? Ты откуда такой взялся? Давай, лейтенант, отсюда! Что такое конвой, знаешь? Убьют, и ни с кого не спросят
Нефедов вернулся к Ито.
— Не бойся, война для тебя кончилась, — сказал он. — Все будет в порядке. Скоро домой.
— Может, меня можно оставить? Может, я успею написать письмо Юкки? Это очень важно: пусть она ждет и пускай никуда не уезжает от матери. Главное, чтобы они не ссорились. Письмо — я успею?
Неожиданно, разом закричали конвойные, колонна изогнулась, повернула на привокзальную площадь. Нефедова отогнали.
Когда он выбрался из толпы, кто-то положил ему руку на плечо. Это был Рассоха.
— Ты бы поосторожнее, — сказал он. — Думаешь, я один видел? Тут глаз и ушей хватает.
— Это же тот летчик, из школы, помнишь. Я с ним сутки разговаривал. Он мне…
— Ладно, пошли. Бензин я уже принял. Скомандовать могут каждый час.
Они ушли в полдень. Позади остался белый, в мареве дрожащий город, толпы корейцев с красными флагами на причалах. Утонули острова, отступил гористый берег, когтистые, вытянутые по ветру облачка неслись в вышине. Идущие с юга волны становились все тяжелее. Катера заливало. Огромный воздуховорот, гигантская воронка, в которую со свистом и ревом втягивался воздух, тайфун, который пришел с юга, с каждым часом усиливался.